Дикарь - стр. 22
Мне неприятно. Хочу скинуть его руки. Отодвигаюсь. Разворачиваюсь и выхватываю у него сумку, роюсь внутри, нахожу пластиковую папочку, в которую сложены документы Михайлова. Поднимаю лицо к Семёну. Почувствовав, что я желаю с ним побеседовать, он кладёт руки мне на плечи, и я как будто оказываюсь в его объятиях. Не хочу. Я так устала от всего этого. Еле сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза и не заорать на него.
Удовольствие ниже среднего. Его руки на моём теле действуют раздражающе. Я его вообще практически не знаю, а он так себя ведёт, будто имеет на меня какие-то права. Терпеть не могу подобную наглость. Возможно, алкоголь придал Семёну смелости. Странно, однако раздражать он меня стал только сейчас, после посещения дома дикаря. До этого было как-то терпимее.
Глаза старосты блестят огнём, не сулящим ничего хорошего. Стараюсь не смотреть в них. Меня аж передергивает от ситуации, в которую я сама себя загнала. Все из-за гордости и упрямства. Дабы не уступить Михайлову. Дура, дура, дура…
Окидываю взглядом забор и дом. Цепляюсь за окна прямо напротив и вижу в одном из них дикаря. Михайлов стоит и смотрит на нас с Семёном. Уже не голый по пояс — надел свитер. И убивает взглядом: решительно и твердо, холодно и надменно. Так, что становится ещё более стыдно, чем до этого.
Поперлась с тремя мужиками в ночь. Идиотка!
И, как напоминание об этом, Петро в этот миг особенно громко подпевает популярной песне. Заставляет вздрогнуть и испугаться ещё сильнее. Оглядываюсь. Его закадычный друг трясет какую-то бутылку, словно взбалтывая содержимое. Меньше всего на свете я хочу в эту их машину. Пытаюсь сделать хоть что-то.
— Послушай меня, Семён, ты же сам говорил, что главный здесь и можешь достать для меня подпись Михайлова.
— Могу, но, честно, я очень устал, Забавушка, поехали ко мне? — смеётся.
Он какой-то неестественно веселый. Замечаю, что раньше он обращался ко мне на вы, а после дискотеки старосте уже море по колено.
— Семён, я здесь по работе. Я не могу поехать к тебе, я в любом случае буду ночевать у Степановны.
— Ты уже один раз спала на моем диване. Думаю, ничего страшного не произойдёт, если поспишь там ещё раз.
Мне стыдно за эти его слова и за гогот парней за моей спиной.
Непроизвольно снова поднимаю глаза на дом дикаря. Но его больше нет в окне. Это означает: ему всё равно, что будет со мной дальше. Он посчитал меня шалавой, которая спокойно уезжает с пьяными мужиками, предварительно пососав его палец.
Кровь стынет в жилах, становится ещё ужаснее.
— Семён, послушай, мне нужна его подпись в короткие сроки. Если я не сделаю свою работу, то меня уволят и ничего не заплатят, а мне очень нужны деньги…
Не успеваю договорить. У старосты случается какой-то необъяснимый страстный порыв, он, умудрившись нащупать мою талию через толстую пуховую крутку, забористо хватает и кружит. Несуразно, по-медвежьи. Будто мы старые знакомые и увиделись на вечере встречи выпускников спустя двадцать лет. Это просто немыслимо.
Пытаюсь высвободится, но чем больше я сопротивляюсь, тем громче гоготание за спиной.
Боже, во что я ввязалась?
— Сделаешь свою работу, не волнуйся. Сделаешь! Забавушка! Отдыхать тоже нужно! Всё успеем: и то и это! — не может успокоить свой гомерический хохот староста.