Диагноз: В самое сердце - стр. 18
– Напугал так меня, – голос непроизвольно дрожит. Как представлю, что с ним могло что-то случиться.
– Да ладно тебе, пара царапин. Выскочила мадам какая-то под колеса, я увернулся. Там столб.
– Гонял опять?
– Быстро ехал.
– Ты когда-нибудь доездишься, Макс! Тебе не двадцать, что ты как пацан гоняешь по улицам и юбки девкам задираешь ветерком.
– Ой все… папа сначала, ты теперь… Устал. Мне нужен покой.
– Почему мне никто не позвонил? – Поправляю ему подушку, помогая лечь.
– Я папу просил не звонить вам ночью. А то прилетите тут, отдохнуть не дадите.
– А лапать меня было зачем?
– Не сразу узнал, начал знакомиться. А потом, как догадался… ну смешно же было.
– Вот мне не было смешно, когда ко мне собственный брат пристает. Ты всех тут медсестер так лапаешь, да?
– Нет, не всех. У меня личная есть. Ммм…
– Я даже не сомневалась. Ты и без личной помощницы… А куда твоя эта, Зоечка, делась?
– Зоечка моя вторая рука на фирме. Пока тут полежу, она там документами занимается. Лучше расскажи, почему ты в таком виде тут. Инна Смолова. За подружку свою, что ли?
– Да у Инки проблемы, она попросила подменить на пару недель. Говорит, посидишь тут, карточки позаполняешь. А этот меня в первый же день запряг ЭКГ делать. – Стягиваю парик и смеюсь. – Я погуглила, пока шла к тебе.
– Бля, ну ты, конечно… – ржет Макс и хватается за бок.
– Тише, – подскакиваю к нему.
– Подруга ты охеренная, но лечиться я у тебя не буду.
– Шовчик красивый тебе наложили. Заживет, видно не будет.
– Амосов твой делал. Как себе.
– Он не мой, – сразу расставляю границы.
– А че? Запала на него?
– Ничего я не запала. У меня Вадим вообще-то есть.
– Ай… мажористый хрен.
– А ты не мажористый хрен?
– Я руковожу фабрикой, которую сам и поднял. А он чем? Мобильной сетью, которую ему отец подогнал? Амосов этот солидный мужик. Мне нравится. Грамотный. Четкий. Юмор понимает.
– Ага, и бабник, как ты.
– А че, приставал уже?
Макс, блин, ему и говорить ничего не надо, он сам докручивает, чего не было.
– Ничего не приставал.
– Или было что-то? – заглядывает в глаза и усмехается. Я закатываю глаза. – Ты как от папы собралась прятаться? Он Инну вообще-то видел на твоем дне рождении.
– Ну… я еще не думала. Может, пронесет.
– Узнает, голову тебе открутит.
– Ты же не выдашь? – смотрю на него.
– Эх… Интересно просто, чем закончится. Людей только не берись лечить.
– Ну, ты обижаешь… Я что, не понимаю? Думаю, Амосов сейчас перебесится и забудет обо мне. Отсижусь где-нибудь за бумажками. Ладно, мне идти надо. Тебе принести чего?
– Да нет, у меня тут все есть. Помощница моя, если что, принесет.
– Как зовут?
– Тебе зачем?
– Надо… Я ж все равно узнаю.
– Марина.
– Ммм… Марина. Прибегала такая маленькая, худенькая.
– Угу, – довольно улыбается.
– Обидишь девочку, ночью приду и кастрирую. И не посмотрю, что ты мой брат.
– Она сама хочет… прошла уже стадию гнева, думаю, вот-вот, и мы приступим к торгу…
Так у меня еще двадцать минут законного обеда. Поэтому иду в кафе, занимаю очередь. Выбираю, что бы взять повкуснее...
Мне нужно восстановить свои нервные клетки, которые Амосов и брат убили во мне.
– А что у вас без глютена и сахара? – спрашивает девушка передо мной. Продавец предлагает что-то. – Ну, давайте, это пирожное. Два. Нет. Три. И безлактозный кофе.
Жизнь-боль… Худенькая, стройненькая и ест такую “вкусняшку”.