Дежавю на крови. История о том, что получает мужчина, готовый на все ради любви - стр. 13

– Понятие не имею после чего? – раздраженно ответил Трубников. – А может, ничего у него не снесло. Может, он задумал очередную подлость.

Вторую крупную подлость Колесников совершил в восемьдесят шестом году. После окончания школы неразлучную пару без всякой двухгодичной отработки приняли на первый курс Литературного института. Способности к поэзии у друзей стали проявляться сразу после девятого класса. Честно говоря, стихи Трубников начал тайно пописывать уже в четвертом классе, а Колесников, в третьем, если не врет. Но, конечно, врет! Первым стихотворением Диман разродился в шестом классе, после прихода Маринки Маргулиной.

Но это не так важно, кто и когда начал писать, главное, что с девятого класса их поэтический дар стал развиваться особенно бурными темпами. Трубников даже на уроке математики пытался говорить шестистопным гекзаметром, Колесников в подражание ему впичкивал физические законы в четырехстопные ямбы. Весь класс потешался над ними, на что Трубников выбрасывал вперед руку и с пафосом восклицал, обращаясь к одноклассникам: «Презренная, толпа, как ты недобра и глупа», а Колесников подхватывал с места: «А без поэтов, индюки, вся жизнь – труба». После чего, их обоих выгоняли с урока.

Кто из них писал лучше? Да, конечно, Трубников. Его стихи были более отточенными, более остроумными, более тонкими и более глубокими по мысли. Колесников работал на публику, хотя и понимал, что это неблагодарное занятие. «Сорвать аплодисменты с полуграмотной толпы, может любой дурак, – упрекал товарища Евгений. – Обычно этим он и занимается. А задержать на себе взгляд умного человека – на это уже способен не каждый». Но Трубников мог.

Тем не менее, их на равных приняли в Литературный институт на один семинар, где они сразу завоевали популярность. Но к весне над обоими нависла угроза призыва в вооруженные силы.

– Что будем делать, Диман? – запаниковал Трубников. – Армия в мои планы не входит.

– В мои – тоже! – почесал затылок Колесников.

Выход подсказал руководитель семинара. Он посоветовал обратиться к ректору. Тот может похлопотать об отсрочки до окончания института. У него с военкоматом договоренность. Одному самого талантливому студенту из семинара обязательно предоставляют отсрочку.

– А двоим?

– Честно говоря, не помню случая, чтобы отсрочку предоставляли двоим, но вы сходите, на всякий случай, вместе. Если не получится, то сами решите, кто из вас более талантлив.

Руководитель тонко улыбнулся и удалился, оставив студентов в чрезвычайной задумчивости. Друзья визит к ректору решили отложить до утра, а в данный момент разойтись по домам и хорошенько раскинуть мозгами. Однако на следующий день Колесников заявил, что ему некогда идти к ректору, что это дело лучше отложить до понедельника. В понедельник Диман снова куда-то помчался, пояснив, что время еще есть. И так тянулось две недели. Потом Колесников неожиданно заболел, и Трубникову ничего не оставалось, как отправиться к ректору одному, но с твердым намерением похлопотать за них обоих. Ректор встретил студента с высоко поднятыми бровями.

– Я уже освободил из вашего семинара одного. Колесникова, кажется. Да, точно! Он приходил две недели назад. Двоих не могу. Извините. В военкомате меня не поймут.

Так и загремел Евгений в артиллерию. Своего закадычного другана он больше в ту весну не видел, но позвонил ему перед отправкой с призывного пункта.