Девять рассказов - стр. 18
– Слушайте. Я, как идиот, написал ей восемь писем. Восемь. Ни на одно она не ответила.
Джинни помедлила.
– Ну, может, занята была.
– Ага. Занята. Такая до черта деловая, что противно.
– А обязательно нужно так много ругаться? – спросила Джинни.
– Еще бы, к чертям, не нужно.
Джинни хихикнула.
– А вы с ней вообще долго знакомы были? – спросила она.
– Хватило.
– Ну в смысле, вы ей когда-нибудь звонили или что-нибудь? В смысле, вы ей вообще когда-нибудь звонили?
– Не-е.
– Ну так господи. Если вы ей никогда не звонили или что…
– Да не мог я, елки-палки!
– Почему? – спросила Джинни.
– Меня не было в Нью-Йорке.
– О. А где вы были?
– Я? В Огайо был.
– Ой, вы там в колледже учились?
– He-а. Бросил.
– Ой, вы служили в армии?
– Не-а. – Рукой с сигаретой брат Селены постукал себя по груди слева. – Мотор, – сказал он.
– Сердце? – уточнила Джинни. – А что с ним?
– Откуда я, к чертовой матери, знаю? В детстве у меня был ревматизм. Чертов гемор…
– Может, вам тогда бросить курить? В смысле, вам разве не полагается не курить или как-то? Врач говорил моему…
– А-а, да они чё угодно наговорят, – ответил он.
Джинни ненадолго прекратила обстрел. Очень ненадолго.
– А что вы делали в Огайо? – спросила она.
– Я? Работал на идиотском самолетном заводе.
– Правда? – переспросила Джинни. – Вам понравилось?
– «Вам понравилось?» – передразнил он. – Да я всей душой полюбил там работать. Обожаю самолетики. Они такие лапушки.
Но Джинни уже слишком увлеклась и потому не обиделась.
– Сколько вы там проработали? На самолетном заводе?
– Елки-палки, да откуда я знаю? Тридцать семь месяцев. – Он встал и подошел к окну. Выглянул на улицу, почесал большим пальцем позвоночник. – Поглядите только, – сказал он. – Дурачье чертово.
– Кто? – спросила Джинни.
– Откуда я знаю? Кто угодно.
– У вас из пальца кровь сильнее пойдет, если вы его так вниз держать будете, – сказала Джинни.
Он услышал. Поставил левую ногу на сиденье в оконной нише и раненую руку утвердил на ляжке. Он по-прежнему смотрел на улицу.
– И все тащатся в призывную комиссию, как подорванные, – сказал он. – Дальше мы будем сражаться с эскимосами. Знаете, да?
– С кем? – переспросила Джинни.
– С эскимосами… Почистите уши, елки-палки.
– Почему с эскимосами?
– Да откуда я знаю почему? Откуда мне знать? И сейчас пойдут одни старики. Только те, кому под шестьдесят. И кроме таких, никого не возьмут, – сказал он. – День им короче сделать, и все… Подумаешь.
– Вам-то не ходить все равно, – сказала Джинни, не имея в виду ничего, кроме правды, однако, еще не договорив, поняла, что сказала не то.
– Я знаю, – быстро ответил он и снял ногу с сиденья. Приподнял раму и щелчком отправил окурок на улицу. Затем, покончив с окном, повернулся. – Эй. Сделайте доброе дело. Когда этот парень придет, скажете, через пару секунд я буду готов? Мне только побриться, и все. Ладно?
Джинни кивнула.
– Поторопить Селену или как? Она знает, что вы тут?
– Ой, она знает, – ответила Джинни. – Я никуда не спешу. Спасибо.
Селенин брат кивнул. Прощальным взглядом окинул свой палец, словно убеждаясь, что с таким увечьем доберется до своей комнаты.
– А чего вам пластырем не заклеить? У вас что, пластыря тут нет нигде?
– Не-а, – ответил он. – Да ладно. Бывайте. – Он выбрел из комнаты.
Через несколько секунд вернулся – с половиной сэндвича.