Девочка на джипе (сборник) - стр. 25
– Да потому, что все такие хитромудрые, как ты, – осуждающе бросил отец. – Разве мужское дело пельмени лепить? Чем ты хвалишься?
– Их машина производит! – возразил Михаил. – Найди мне работу с нормальным окладом! Только не на тракторе и не скотником…
Такие сшибки, по всему, были нередкими. Дядька Аким неопределенно заметил:
– Каждый рубит сук по себе. Трошки охолоньте…
– Я тоже покинул хутор. А сверстники остались, – вступил в разговор Андрей Петрович, желая примирить всех. – Теперь – наоборот. Остаются единицы. Конечно, это плохо. Впрочем, на Кубани закрепление молодежи на земле налажено. Да и у нас, на Дону, немало казачьих династий. Всё зависит от отношения к отчей земле, от чувства хозяина на ней.
– И от властей местных! – добавил Иван. – Да только Мишка чужое полюбил. Свой идиотский рэп слушает! Хотя к земле с пеленок приучали…
– Извини. Другой век – другие интересы, – огрызнулся тот и взял к себе на руки щекастенькую дочурку, очень напоминающую складом лица бабушку Валю.
Застолье, обильное и разговорчивое, разморило. Захмелев, дядька Аким принялся петь старинные песни. Валентина его поддержала, а затем стала собирать рыбакам харчи. И только трехлетняя Ульянка, глазастая, в розовом платьице, с бантиком на толстой русой косе, с таким старанием подпевала старику, повторяя слова про любовь-разлуку, что Андрей Петрович, растроганно сказал брату:
– Истинная казачка! На генном уровне отзывается… Не понимает ничего, а слова и мелодия ей нравятся…
Иван со вздохом отвернулся, пряча повлажневшие глаза.
Провожая мужчин, Валентина негаданно вынесла из хаты и подала родичу темную, древнюю иконку богородицы. С чувством произнесла:
– Нехай тебе хоть икона теткина достанется! Благоносящая и намоленная. Вашего деда и бабку ей благословляли.
– Спасибо, Валюша, огромное!
И, взяв иконку, рассматривая лик Донской богоматери, Андрей Петрович ощутил в руках странное покалывание, теплоту и – волнующе радостно зашлось сердце…
Михаил, напутствуя отца, предостерег:
– Вы осторожней там. А то гаишники два раза маршрутку останавливали. Кого-то ищут. Наверно, бандитские разборки. Позвонишь – я за тобой на мотоцикле приеду.
Иван рыбачил до предзакатья. Надергал десятка три нагуленной плотвы и карасей. И, заскучав на берегу в одиночестве, докричался до брата, заплывшего на лодке в протоку, предупредил, что собирается домой. И вскоре Михаил, вызванный по телефону, приехал за ним. Выплывать, отрываться от прикормленного места Андрей Петрович не стал. Утром все равно встретятся…
Когда солнце стало меркнуть в дымке горизонта и полнеба охватило прощальное зарево, – прудовая вода, смятая во всю ширь волнами, вдруг преображенно замерла и как будто с глубины осветилась веселым розоватым пламенем. И показалось Андрею Петровичу, засмотревшемуся на закат с обрыва, что кто-то неведомый забросал плёсы лепестками осенних мальв и радуется вместе с ним этой забаве, и непременно еще сподобится на добрые превращения, чтобы гость заезжий, случайный рыбак, сполна ощутил и припомнил красоту казачьего раздолья.
«Степь-матушка! – жадно оглядывал он знакомые с детства места в мягком понизовом свете: разлет Бирючьего лога, полынные холмы, за ними – бархатисто-темные пашни, разделенные уже сквозящими лесополосами. – Сколько ты пережила! И греки, и половцы, и татарско-турецкие полчища проносились тут, властвовали веками. А сколько сражений приняли русские князья, отвоевывая каждую пядь! С Куликовской битвы владели тобой казаки, – до „окаянных дней“, до роковой гражданской. И в давнее лихолетье, и когда утюжили тебя танки Клейста, сколько полегло в сражениях станичников, красноармейцев. Дед мой погиб. Отец всю жизнь трудился в поле. Воистину вокруг – сокровенная земля! А я… оторвался. Живу за тридевять земель. А сердцем всё равно – тут. И нет края родней, дороже!»