Дети вечного марта - стр. 17
Тесный плен продолжался еще верст пять. Стая зловредных птичек по дороге отвязалась. Когда повозки остановились, кота вытряхнули на свет. Не дождавшись, добровольного явления из сундука причины всех бед, Апостол ухватил короб за ручки и опрокинул. Саня полетел на траву вместе с книжками. Но – кот, так что, пришел на все четыре лапы.
– Ты уснул? – ехидно поинтересовался собака. – Мы тут на мыло изошли, а он дрыхнет.
Саня не стал отвечать. Сочтутся еще. Тент на второй повозке стал сизым, с него кое-где капало. Борта обоих телег заляпаны, чепраки лошадей – тоже. В траве валялись два зонта. И на них толстым слоем лежало гуано. Воняло соответственно, хоть и подсохло. Шак, не давая коту разлеживаться, приказал:
– Бери антураж и тащи в речку, отмачивать. Стой! Тент не забудь. Сунь в воду, и камнями привали. До завтра выполощется, а что не выполощется, отстираешь.
– Сам стирай! – окрысился кот. Но не по тому, что противно было в одиночку дрызгаться с едким дерьмом – тон главаря не понравился.
– Что! – взревел Апостол. – Да я, знаешь, что с тобой сейчас сделаю?
– Стоп! Стоп! – выметнулся из телеги собака, – Котяра, я тебя как брата прошу: не заедайся. Ты, родной, ни фига не понял. И не надо пока. Иди себе, делай, что велено. Шак, брось оглоблю. Себя вспомни. Все! Разошлись в разные концы леса! Котик, только я тебя умоляю, быстро не возвращайся. Дай командиру отойти. Он тебя и вправду может приложить так, что мало не покажется.
Всю дорогу до речушки, которая бежала среди кустов за поляной, Саня черно злился. Решил даже, что покидает арлекиново добро в воду и по тем же кустам уйдет. Пусть потом ищут, если захотят навалять. Фиг его в лесу поймаешь.
Он продрался сквозь подлесок, оскальзываясь на плоских валунах, спустился к воде и только тут, освободившись от неудобной вонючей ноши, дал себе труд помыслить. В результате чего вышло: самое время возвращаться назад и подставлять шею под Шакову длань.
Стало муторно. Как ни крути, спасая его, они сильно рисковали. Не решись Шак нагло смыться с границы, переждала бы стража налет и вытряхнула кота-преступника из захоронки. Ему – усекновение хозяйства, им – высылка с конфискацией. То есть: мыкаться без лошадей, без припасов, без декораций. Так что – сиди, котяра, дерьмо отскребай. Хоть этим за добро отплатишь.
Он, наверное, до утра бы там полоскался. Но, во-первых, банально хотелось жрать – в животе урчало, как в дробильном барабане – во-вторых, со стороны поляны вдруг послышались довольно громкие, и какие-то лишние звуки. Будто там не четверо арлекинов на ночлег устраивались, а целый отряд. По шуму – народу на биваке сильно прибавилось. Наученный опытом длинного и трудного сегодняшнего дня, Саня, прихватив зонтики, в обход открытого пространства, покрался к своим кибиткам. Благо, уже пали густые сумерки.
За переплетением колючего шиповника и жимолости, за кустами крушины на косогоре росли высоченные в два обхвата дубы. Кот перебегал от дерева к дереву, скользил между стволами, высматривая, что делается на поляне.
Там в свете двух костров мелькали кони и люди. Человек десять, столько же животных. Один костер – свой. Второй – на дальнем конце чей-то.
Кто-то еще решил устроить тут ночлег? Леса им мало! Или соблазнились веселым соседством? Кот метнулся к следующему дереву. Оттуда стала видна монументальная фигура Шака. Вожак стоял, широко расставив ноги, уперев руки в бока. За спиной – костер. Сцепленные повозки остались чуть в стороне. На одной Саня разглядел Сольку, узнал по длинным, светлым волосам. Собаки видно не было.