Дети Капища - стр. 29
Слушали его внимательно. Были основания прислушаться. Только один раз Осыка, ставший на протяжении разговора из бледного землистым, спросил заикаясь:
– С-с-с-лушай, Миша, а откуда ты все это з-з-з-знаешь? Она с-с-с-сказала, что ли?
Сергеев глянул сквозь него и ничего не ответил.
Такую защиту, построенную классными спецами, сломать было трудно. Даже понимая суть проблемы и владея основными приемами внушения, ходить по кругу, стучась лбом в виртуальные зеркала, можно было вечно. В лаборатории, при наличии времени и химикатов, не хуже тех, которыми пичкали Агафью во время подготовки, можно было дойти до первого отражения. Но для этого должно было повезти, причем сказочно. А то, что он сделал там, в заросшем плесенью подвале, больше напоминало аборт, выполненный спицей, чем безупречную операцию в стерильной операционной. Он не взломал ящик, в который неизвестный доктор Менгеле упрятал сознание маленькой девочки, попавшей к нему в руки. Он всего-навсего разрушил этот ящик. Разбил одним махом все зеркала вместе с отражениями. Раздавил матрешку, так и не сумев добраться до содержимого.
Когда Агафья вошла в гипнотический транс, он лишь проверял на ней свои предположения. Не более того. Для получения ответа, как известно, надо правильно поставить вопрос. Особенно загипнотизированному человеку. Пока она односложно подтверждала его слова – все шло как надо. Да – нет – не знаю. Он вел себя осторожно, как опытный минер на минном поле: отступал в сторону, если ощущал ментальное сопротивление, возвращался назад, если полагал, что пошел по ложной ветке.
Ничего конкретного. Никаких имен, никаких названий населенных пунктов, никаких цифр. Картинка какая-никакая была, он все-таки не у новичков всей этой цыганщине учился, но все это напоминало фото, отпечатанное на засвеченной бумаге, – неясные очертания, пятна, игра света и тени, которую только опытный глаз и недюжинная сила воображения могли превратить в подобие изображения. Все и одновременно ничего.
Транс был настоящим и глубоким – точно, без обмана, Михаил даже не ожидал, что девочка так легко в него провалится. По идее, не должна была. Правда, человек, который уже подвергался гипнотическому воздействию и впадал в это состояние хотя бы один раз, дальше был уже легкой добычей для психолога-гипнотизера, но для того и существовала фармацевтика, чтобы такие эффекты «гасить». Добившись сравнительно легкой победы, Сергеев не задумался над тем, не была ли она запланированной, не скрыта ли за этой легкостью ловушка, а должен был задуматься.
Стоило Сергееву попытаться углубиться, перейдя от вопросов-подтверждений к прямому вторжению, как случилось то, о чем он только слышал. Причем не от Мангуста, Мангуст и сам в те далекие годы слушал пожилого одутловатого психолога в старомодных роговых очках и мешковатой гражданской одежде без своего обычного, скучающего выражения лица, что означало с превеликим интересом. А психолог говорил много и с удовольствием, развалившись в мягком кресле, и глаза его за толстыми бифокальными стеклами были непроницаемы. На свете существовало немного аудиторий, в которых он мог свободно говорить о том, о чем рассказывал им.
Но слышать – это одно, а испытать на себе – совсем другое.
В какой-то момент Сергеев начал ощущать дискомфорт – как будто бы невидимая рука легла к нему на сердце и сильные пальцы, словно пальцы хирурга, погруженные в грудную полость, уверенно и безо всякой осторожности коснулись наполненной кровью, горячей плоти. Ощущение было настолько вещественным и неприятным, что Михаил на мгновение «поплыл», утеряв контакт с Агафьей, и, возможно, на свое счастье утерял. Глаза девочки, только что смотревшие на него сонно и почти бессмысленно, ожили и уперлись к нему в переносицу с почти материальной силой.