Десантно-штурмовая бригада. Непридуманный Афган - стр. 19
А потом уволимся в один день и вместе вернемся в Москву.
Скажете, так не бывает? Бывает – как раз это и называется СУДЬБА…
Но пока ничего этого я не знаю.
Как и того, что «отстраненность» Пахома – следствие первого в жизни алкогольного опьянения. До этого все как-то больше на дзюдо налегал.
Впрочем, есть у его «спокойствия» и вторая причина. Саня то же хотел в ВДВ и понял уже, что это случилось.
А вот про Афганистан он просто не думал. Не то чтобы не хотел – просто не думал, и все. Прямо как знал, что уже все за нас придумано…
Но мне не сидится – нахожу «нашего» сержанта.
– Скажите, а куда нас повезут?
– Узнаешь скоро. Не положено это говорить.
Такой серьезный он, вроде как суровый даже. Оно и понятно…
– Ну а вот скажите – если у меня мать-одиночка, меня в Афганистан возьмут?
Этот вопрос уже давно не дает мне покоя – где-то услышал, что вроде есть такой закон, что единственного сына у одинокой матери в Афган не берут.
Сержант, похоже, не знает, но отвечает уклончиво:
– Это как командование решит.
Черт, да нет у меня уже сил ждать в безвестности, когда оно там решит!
Наивный…
Оказавшись в Афгане, я узнаю, что таких, как я, там пруд пруди.
Даже в одном только нашем взводе и только из нашего призыва…
И Олег Никулин, и Вовка Мордвинов.
У Сереги Сергеева тоже нет отца, правда, есть старший брат.
Интересно, это командование так решило или просто и не задумывалось?
Правда, в моем случае я ему за это крайне благодарен. Но вот не уверен, что эту благодарность разделяли тогда наши мамы…
Уж не говорю про тех, чьи единственные сыновья не вернулись.
Хотя, кто принимает их в расчет? Война – жестокое дело, не до сантиментов.
Особенно если «воюешь» из генеральского кабинета в Москве.
В 1985-м отец Минжин, ставший вторым человеком в посольстве Монголии, на каком-то из приемов спросит одного из «больших» генералов:
– Почему вы отправляете на войну 18-летних мальчишек?
– Они представляют пока наименьший интерес для народного хозяйства…
Генерал ответит с военной прямотой и очень удивится, что на глазах у монгольского дипломата появились слезы…
Он же не мог предположить, что дипломат одного такого мальчишку знает лично и это друг его дочери.
Но сейчас, в апреле 84-го, все эти проблемы очень далеки от меня.
А мысль о том, что государство может пожалеть меня, точнее, мою маму, просто убийственна и не дает покоя.
И еще целых двое суток не даст…
Часов в шесть вечера нас наконец вновь застраивают.
После переклички – в автобусы и через весь город, во Внуково.
Из аэропорта успеваю позвонить из телефона-автомата:
– Мам, я из аэропорта, летим в Ташкент. Куда дальше, пока не говорят. Но я уже точно попал в ВДВ! Не волнуйся, мам, все будет нормально!
– Да, сынок, я поняла. Ну, видишь, как все удачно складывается…
Она, похоже, так с утра и не отходила от телефона. Радуется, конечно, совсем неискренне. Ох, как, наверное, НЕудачно все складывается для НЕЕ.
Мама-то не фанат ВДВ… И знает, где Ташкент и что там рядом…
Тема Афганистана у меня с ней табу – даже теоретически не обсуждаю. Но географию-то не отменишь. И мама знает ее.
– Все, мам, тут ребята ждут. Целую, привет всем!
– Ты позвони еще, если получится.
– Обязательно позвоню, мам! Пока! Не волнуйся…
Не позвоню я ей больше. Целых 27 месяцев не позвоню.
С самолетом повезло – мой любимый Ил-86. Большой, просторный.