Держава том 4 - стр. 22
– Тут мои утки плавают, – сообщила сопернику, на что тот, посопев носом, солидно ответил:
– Ничо-о! Не перепутаются.
Недовольная новым соседством девчонка, из вредности, стала шлёпать ногами по воде, пытаясь отпугнуть чужих уток.
Как же. Испугаешь их брызгами. Увидев воду, чуть не сбив с ног пастушка, они с кряканьем ринулись в реку.
Недовольный рыболов прокричал чего-то связанное с мамой, а затем, азартно сжав губы, дёрнул удилище вверх, вытащив из воды серебристую на солнце рыбёшку.
Нежданный улов примирил его с водоплавающей птицей, мамой и подпасками.
Проехав вдоль берега с полверсты, Аким наткнулся на песчаную косу, и, расседлав коня, повёл его на водопой. Оглядевшись и не заметив посторонних, разделся и с утиным восторгом бросился в реку, через минуту оказавшись на другом берегу. Наплававшись, выбрался обсохнуть.
«Господи! Как я люблю Рубановку», – подумал он, натягивая на мокрое ещё тело штаны и рубаху.
Подрёмывая в седле, мерным шагом ехал по рубановской улице, чуть не сбив с ног длинного худого субъекта с чеховской бородкой.
Сняв очки и поздоровавшись, тот подышал на стёкла, потёр окуляры о тощий живот и водрузил их на нос.
Аким молча взирал на странную личность и его телодвижения.
– В делах закопался, – сообщила личность, поскребя чеховскую бородку. – Во второй ареопаг4не выбрали… Никудышный демос5стал… Забыл о свободе и демократии. Да и гоплиты6распоясались. Лупят всех подряд почём зря. Сегодня к папеньке вашему пойду, – сменил он тему. – Буду просить с ремонтом школы помочь, – махнул в пространство рукой, обозначая где-то там своё учебное заведение.
«Так это рубановский светоч образования, что сеет умное, вечное… и ещё чёрт знает какое, – сдержал улыбку Аким. – Мифами древней Греции увлёкся на каникулах».
– Вы, господин учитель, перед полицмейстером посдержаннее на язык будьте, а то запросто повторите путешествие Одиссея на Сахалин. С материалом на школу отец поможет, – осчастливил педагога.
Вечером, вновь побеспокоив приладившегося дрыхнуть на клавишах котёнка, музицировали на рояле, затем сумерничали на террасе, наслаждаясь чаем с клубничным вареньем и попутно отмахиваясь от комаров и прочей летучей мелочи.
Молодые женщины вновь стали дружны и по любому поводу спорили с Акимом, что его очень веселило. Днём читали книги или лежали в гамаках «под сенью деревьев», как выражался Максим Акимович. Если солнце, «шаля и играя», как выражался его сын, перемещало тень в сторону, брали по одеялу, и, расстелив в гуще парка, отдыхали там. Читать и лежать на одеялах любили подальше друг от друга.
Всё пропиталось летним зноем: и цветы, и небо, и деревья с уставшими от жары листьями.
Аким, маясь от скуки, заглянул к отцу – тот спал под раскрытым настежь окном.
Побрёл в свою комнату – там отдыхала жена.
«Сиеста, будь она неладна. На Волгу идти лень. Пойду в гамаке поваляюсь».
Но солнечные лучи ярко освещали привязанный к двум стволам гамак.
«Тогда в беседке посижу», – решил он, медленно бредя по аллее и свернув затем на тропу.
Неожиданно из-за деревьев выскочила Ильма, а за ней – довольный жизнью и солнечным днём, Трезор.
«И жара им нипочём, – глянул вслед убежавшим собакам. – То-то потешные «трезорики» родятся», – замер, увидев сидящую на свёрнутом одеяле Натали.
Она увлечённо читала, не слыша и не замечая ничего вокруг, а пальцы её непроизвольно сжимали и разжимали яблоко. Светлое лёгкое платье с глубоким декольте открывало шею и верхнюю часть груди.