Депортация - стр. 15
Ричи, прихлопнув стекло блокнотом, придвинул его своему начальнику. Жужжание стихло, теперь загудел зал. Аспидон, приподняв стакан и рассматривая его на просвет, невозмутимо молчал.
– Пчела, – поднявшись с кресла, наконец вымолвил он, – мирное существо. И никогда не жалит без причины.
Подойдя к окну со стаканом в руке, Аспидон сунул пальцы в воду и, осторожно ухватив насекомое, вышвырнул наружу.
– Не надо дразнить Россию! – сказал он. – Вы, бессмертные, – не народ. Народ – это мы.
Странный логический переход меня ошарашил.
Аспидон продолжал:
– В партии муэрте собираются лучшие люди, и не только из России. Мы объявили новый набор в наши ряды. Мы растём! – он широко распахнул руки. – Нас уже сотни тысяч!
Мишаня, вцепившись пятернёй в рыжие лохмы, не отводя от Аспидона восторженного взгляда.
– А скоро нас будут миллионы! – продолжал тот. – И тогда наши голоса услышат. Мы всех заставим считаться с народным мнением. И уже не попросим – мы потребуем справедливости!
И вновь долетел до меня невидимый для остальных пронзительный импульс. Навыки, приобретённые в Академии, позволили поймать змеиный взгляд Аспидона, выстреливший в объектив камеры. И тут же незамеченная зрителями злоба обернулась широкой улыбкой.
– Кто достоин счастья и бессмертия? Настоящая демократия – когда это решает народ. Простые люди, не жалеющие сил и здоровья, – Аспидон кивнул на Ричи. – А не жирующие бездельники.
Зал был враждебен, Аспидон – неукротим. Но его зычный голос и животная фигура, его наглая самоуверенность и невидимое для остальных лицемерие – всё это, в конце концов, стало действовать мне на нервы.
– Ну, как он тебе, Палыч? Хороший мужик, правда? – глаза Мишани горели восторгом.
– Да уж! Редкое говно. Прохвост ваш Аспидон, жулик матёрый.
– Палыч, ты чо? Он же Герой России!
– Ну, был когда-то…
– Да вспомни две тыщи восьмой! Он тогда полстраны от преступников зачистил! Загнал их в Большую зону.
– Дела давно минувших дней… Взгляни на него, Мишаня! Прямо член стоячий! Вылитый хер с головкой.
– Палыч, Палыч! – Мишаня нервно завертел головой. – Ты так не шути…
– А то что? Нет, ну точно! Наш Ригидин Аспидон – словно штопаный гондон!
– Эх, зря ты так! – Мишаня непрерывно озирался. – Ему это не понравится. Разве ты не слышал? О нём кто плохо скажет, тому плохо и станет.
– Хватит пугать меня своим дуче! Прямо бен Ладен какой-то! Да как он узнает-то? Ты ведь не сдашь меня, а, Мишаня?
– Не, ты чо! Ты же для меня, Палыч… Но, говорят, он всё знает, всё видит. И с ним лучше не ссориться.
– Слушай, я весь дрожу. Самое время для водки, плесни-ка.
Наполнив рюмки, он тут же опустошил свою.
– Ладно, Мишаня, остынь. Я понять хочу, как далеко у тебя это зашло. Ты что, уже партийный?
– Не, пока что кандидат. Во, смотри… – порывшись в кармане, он извлёк на свет сверкнувшую знакомым логотипом бордовую книжицу. – Мой билет.
– Хм… Красивый. И, главное, блестит. Но раз уж ты решил, на кой тебе мои советы?
– Так пока ещё не совсем. В общем, вчера на собрании нам сказали… Мол, кто хочет обратно выйти – ещё не поздно. А как совсем вступишь, тогда всё. Назад пути не будет.
– В смысле?
– Неприятности могут случиться. Если что…
– Во как? Давай-ка подробнее. Я правильно понимаю, ты решил вступить в муэрте – и сразу в ликвидаторы. Так?