День Святого Соловья. Трагикомедия - стр. 5
– А вот и Кулички! – машинально констатировал он, заметив впереди белесые шапки приземистых хат. – Треть пути проделана.
Барбацуца покрутил настройку радиоприемника, кабину заполнило хриплое и гнусавое рычание известного украинского исполнителя.
– Вот припадочный! – тряхнул кудрявой головой Степка, однако частоту менять не стал – эти жалящие уши вопли ему нравились.
Между тем, Кулички остались позади. На бугорке за речушкой показались горбатые корпуса фермы. За ними – плоская крыша тока. Потом посадка, дальше – длинная скирда соломы.
– О! А это что?! – удивленно воскликнул пассажир, подавшись всем корпусом к лобовому стеклу и вовсю тараща глаза.
Барбацуца резко повернул голову. И от изумления открыл рот, на мгновение позабыв даже, что находится за рулем мчащегося «МАЗа». У скирды чернели ребра телеги, впряженная в нее краснобокая лошадка топталась на месте, застенчиво опустив голову. А между ее задом и передним бортом на оглоблях стоял щуплый мужичок со спущенными до колен штанами. Одной рукой он придерживал конский хвост, другой держался за круп животного и подергивался, будто попал под высокое напряжение. Его разрумяненная тощая задница мелькала с быстротой проблескового маячка на милицейской машине.
– Итит твою мать! – ошалело пролепетал Степка.
И в этот миг машину занесло, развернуло на девяносто градусов и бросило в сторону. Вылетев сначала на обочину, «МАЗ» юзом пошел по откосу, а затем, громыхая и скрежеща, покатился вниз с насыпи на замерзшие комья пахоты.
Увлеченный Лука в эту минуту был ослеплен и оглушен надвигающейся кульминацией нехитрого действа и вряд ли сразу заметил бы факт аварии. Но Губернаторша, напуганная страшным лязгом, со всей дури шарахнулась в сторону. Старика бросило на телегу, он шлепнулся голой задницей на мокрую солому, высоко задрав ноги и разбрызгивая семя.
Кукуйко опомнился лишь у первого коровника. И стал впопыхах натягивать штаны.
Глава 3
Барбацуца не помнил, как он выбрался из искореженной кабины «МАЗа», как на четвереньках полз по заснеженной пахоте к трассе.
Пошатываясь, он стоял на краю поля, растерянно потирал ушибленное плечо и тупо наблюдал, как из щелей в расплющенной цистерне тонкими струйками вытекает золотисто-розовое вино. Рядом, поскуливая, на корточках сидел солдатик. Его лицо и руки были окровавлены. Степан хотел закурить и запустил свои дрожащие, все в ссадинах пальцы в карман куртки, но сигарет там не оказалось. В этот момент у него кругом пошла голова, и он отключился.
А с фермы уже бежали доярки, скотник Михайло, ветфельдшер Гриць Горелый и старый Кукуйко. Впереди всех неслась Валька Замумурка.
– Вон, люди на поле! – закричала она, издалека заметив сидящего на корточках парня и лежащего с раскинутыми в стороны руками Степку.
Подбежав, Валька бросилась к распростертому телу и, упав перед ним на колени, приложила ухо к его груди.
– Дышит! Живой! – завопила она и начала хлестать Барбацуцу по щекам.
– В кабине еще один человек! – закричал кто-то, и доярки дружно кинулись вытаскивать окровавленное тело Дерипаски из сплюснутого грузовика.
Вытащив, положили прямо на снег. Ветфельдшер Горелый бегло осмотрел раненного, ощупал его руки, ноги, грудь, приоткрыл веки.
– Контуженный! – констатировал он. – Получил множественные ушибы и, кажись, левая рука сломана.