День Святого Соловья. Трагикомедия - стр. 2
Соловей наливал в кружку то из одной, то из другой банки, сперва нюхал небесно-голубую жидкость, а затем уже, смакуя, неспешно пил. Претензий к качеству не было. Но вот на десятом, последнем бутыльке Федька споткнулся: чего-то вроде не то! Он плеснул себе еще. Вылил в рот, подержал. Хрен его знает! Закурил и накапал себе снова. Понюхал, пригубил – ничего. Выпил залпом и прилег, опершись на локоть, помечтать.
Через две минуты он уже блаженно посапывал, растянувшись во весь свой не куцый рост на замызганной рогожке посреди кухни.
Над Куличками занималась алая заря.
Юго-западный ветерок дохнул на полную грудь, и отступил морозец, который покусывал за нос с вечера. В воздухе запахло сыростью, туманом, смешанным с парами свежего коровьего навоза. Под ногами зашуршала жидкая снежная каша. Оттепель! Давно пора, надоела уже стужа.
Дед Лука Кукуйко вышел на крыльцо хаты в одних подштанниках и вельветовой душегрейке. Потянул носом воздух, посмотрел на светлеющее небо.
– Не, не буду я сегодня ватные штаны надевать! – сказал он, воротясь в светелку, жене, тетке Лизавете. – А то запарюсь.
– Не глупи, Лука! – отозвалась старая Кукуйчиха, взгромождая на стол сковородку с румяными ломтиками сала. – Ты чего же, о своем радикулите забыл?
– Дак запрею же, мать!
– Пар костей не ломит! – рассудительно заметила Лизавета.
– Оно так, – согласился Кукуйко, присаживаясь на табурет у стола. – Рюмку подай, Лизонька!
Выпив сто граммов и перекусив, дед отчалил на ферму, где занимал ответственную и калымную должность старшего фуражира.
Пришлепав, забрел в первый от села коровник. Там возле своей группы уже управлялась Валька Замумурка – молодка-разводяга, которая как-то на гулянке, раззадорившись, подмигнула Луке. Баба она была осанистая, дородная и свежая, что тебе кровь с молоком. Старый еще тогда положил на нее глаз, но все выжидал, размышляя, на какой же козе к ней подъехать. Теперь вот, в это утро, решился – пора брать быка за рога!
Кроме Вальки, в коровнике не было еще никого.
Склонившись, она возилась с доильным аппаратом. Лука тихо подкрался сзади и обхватил молодку своими лапищами.
– Ой! – взвизгнула она и от неожиданности подпрыгнула.
– Не боись, красавица! Это я! – хрипло рассмеялся старик, пытаясь просунуть руку под Валькину фуфайку.
– Не балуйтесь, Игнатьич! – задорно хохотнула молодка, отступая на шаг.
– Дай чуток подержаться! – сдавленно промямлил Лука и начал лапать ее сквозь толстые гамаши за задницу. – Что тебе, жалко?
– Куды?! Нельзя! – прикрикнула ошалевшая от такого напора Валька.
Старик вдруг неровно задышал, засопел, порывисто поглаживая ее крутые бедра.
– Валенька… Ох, Валенька… – он ухватил ее за руку и потянул к охапке соломы, под грязную стену коровника. – Я тебе и силоса домой завезу, и зерна пару мешков…
– Игнатьич, да вы спятили! – опять прикрикнула молодка.
Но Кукуйко не унимался.
– Красавица моя! – хрипел он, шаря руками под ее фуфайкой.
– Нельзя же, говорю вам! У меня критические дни! – она уже начинала сердиться.
– Ну, может, все-таки как-нибудь? – заканючил дед.
– Не-а! – решительно замотала головой женщина.
– Ну, хоть поцелую дай! – и приник липким ртом к ее теплым губам, заелозил по ним языком, одновременно просовывая руку под резинку гамаш.
– Игнатьич! Ох, прыткий какой! – завопила оторопевшая бабенка, но он уже проник под гамаши и начал поглаживать низ ее живота.