День начинается - стр. 24
Дома стояли и до ее отца. Они были первыми свидетелями инвалидов Севастопольской войны, когда по улицам со знаменами и хоругвями шли жители города к Владимирскому тракту: на перекладных везли на восток сынов Отечества – героев Севастополя. То время помнил дедушка Катюши: он умер, когда Катюше едва исполнилось семь лет…
Были дни, когда эти дома на большой улице, строго торжественные, много повидавшие на своем веку, ничему не удивляющиеся, будто чувствовали социальные потрясения общества. То были дни девятьсот пятого года! Вооруженные железнодорожники с красными флагами и с пением «Марсельезы» шли по улице, а навстречу им мчались жандармы с саблями наголо и казаки с нагайками. На улице был бой. Пулями корявились стены, звенели окна. Мещане отсиживались в подпольях и подвалах. Потом жандармы и казаки отступили на гору, к часовне, построенной на месте старинной сторожевой вышки, и уже оттуда осыпали город пулями. В двадцатом главная улица, пылая от наводнения кумача, встречала Первый конный полк Пятой Красной Армии. В двадцать четвертом, в январскую стужу, знамена с траурными полосами свисали до тротуара…
Катюша перешла улицу, постояла у подъезда Центрального телеграфа и пошла дальше. Видно было, как густо сыпался снег, сдуваемый ветром с крыш, словно в каком-то танце вьющийся вокруг электрических фонарей под колпаками. Столбов не было видно, фонари смахивали на светящиеся мячи, повисшие в воздухе. В лицо било снегом. Щеки и нос приятно горели. От горсада, с шумящим хвойным лесом, черным пятном темнеющего на белом фоне, Катюша повернула обратно и дошла до театра имени Пушкина. Как давно она не бывала в театре! Он, Григорий, ни разу не пригласил ее ни в театр, ни в кино. Ему не до зрелищ! Днями и ночами он возится со своей геологией, которая заменяет ему и отдых, и общение с друзьями. Индивидуалист! Неужели ничего нет интересного, кроме геологии, которую она, Катюша, откровенно говоря, не так уж сильно любит, чтобы предать забвению другие стороны жизни. Она любит общество, оживление. Любит принарядиться. В городе ее знают как хорошую общественницу, избрали депутатом в горсовет.
Что же ей делать, Катюше? На что решиться?
Катюша до боли кусает губы. Снегом забило всю ее дошку. Над городом бесконечным караваном проплывали тучи, белесые, седые, похожие на енисейский туман, когда он поднимается с реки в горы. Тучи наплывали одна на другую, словно их кто-то укладывал, а они сопротивлялись.
«Такая же хмарь и в моей жизни», – подумала Катюша.
«Если бы Григорий понимал меня. – И она невольно вспомнила как встретилась с Григорием на вокзале. – Он не тот! Не таким он был на Алтае. Я отдала ему так много любви, внимания. Сумею ли я кого-нибудь полюбить так, как его? Мне и теперь кажется, будто он рядом со мною, как невидимый огонек: греет, а поймать не могу. И так хочу поймать!.. А огонек все убегает и убегает. Все убегает и убегает! Он все забыл: и мою любовь, и – все, все! И то, как, недосыпая, леденея в горах Алтая, работала за него, когда он был болен. И то, как ночи напролет просиживала с ним над документами. Он все забыл. Но я, я ничего не забуду!»
Катюша ничего не забудет. Разве она может забыть, как днями и ночами просиживала в его палатке, когда он не мог встать на свои распухшие от ревматизма ноги? Как, рыдая на его груди, говорила: «Гриша, только бы тебе здоровья. Что же это такое? Я ничего не понимаю. Почему у тебя распухли ноги, а не у меня? Почему ты не можешь двигаться, а не я? Это ты спасал в ледниках Толстикова. Как ты не поберег себя?!»