Демонология Сангомара. Часть их боли - стр. 56
– Нет нужного пленника – нет карты! – граф сказал это металлическим, холодным голосом, и рука его не на миг не дрогнула.
Наблюдая, как переменился в лице Гаар, как резко пропало холодное величие Летэ, а сам глава даже привстал со своего резного кресла, продолжаясь впиваться пальцами в подлокотники, он все-таки позволил себе открыто усмехнуться. Он знал, что будет дальше, и рука его снова хищно упала к перевязи, где заласкала железо рукояти, готовая достать меч. На глазах всех огонь буквально за миг пожрал карту. С губ Гаара сорвался страшный вопль, совсем нечеловеческий. Вопль этот разнесся эхом в каждом углу замка, и даже в Йефасе все вздрогнули…
Глава 5. Отчий дом.
Жаркое лето было в разгаре. На раскаленных солнцем полях крестьяне срезали серпами колосья пшеницы, чтобы перевязать их в снопы. Иногда они снимали шляпы, дабы обмахнуться – ветра не было, и воздух стоял душный, тяжелый, совсем неподвижный. Вдалеке над полями высилась гора Брасо, которая тянулась острой верхушкой в ярко-голубые небеса, пронзая их. У подошвы этой горы расстелился город-крепость Брасо-Дэнто вместе со своими многочисленными полями, графскими рощами, поселениями и садами, где деревья начинали тяжело опускать свои ветви от зреющих фруктов.
Йева выглянула из повозки, укрытой плетеной крышей, чтобы рассмотреть Брасо-Дэнто не из-за спины возничего, а вот так – во всей красе.
Целых три десятилетия этот вид будоражил ее мечты, проникал в дремотные сны, отчего она просыпалась в нетерпеливом ожидании. А когда она сидела в одиночестве на мысе Бразегмаут, то позволяла себе воображать, каким будет ее возвращение. И вот момент настал – повозка приближалась к ее отчему дому. И то был не сон, а явь. Вскоре она увидит любимые коридоры, по которым в детстве бегала, когда за ней гонялся ее смешливый брат. Ее смех тогда разносился с верхнего этажа до темниц, звенел капелью. Выскакивая из-за угла, Йева порой натыкалась на приютившего ее графа и смущалась. Она краснела, теребила рыжую косу и извинялась, опуская взор, но граф никогда на это не серчал – лишь улыбался, да и пальцем разве что поучительно грозил.
Тогда Йева не понимала, почему ее не ругали за подобные шалости. А сейчас и сама она радовалась детскому смеху, чувствуя в нем необходимость – будто звук этот будил в ней жизнь.
Около нее спал маленький Ройс. Он подогнул колени, разлегшись на подушках, а голову положил матери на пышную юбку. Еще и под ухо подстелил ладошки, да к тому же и причмокивал губами во сне. Йева ласково пригладила его черные мокрые кудри, прилипшие к лицу, затем улыбнулась и вытерла сбегающую по его лбу каплю пота. Самой ей было не жарко, хотя по лицам жнецов она и видела, что солнце их морит. Они сидели у стогов, прятались в тени; кто-то дремал, отдыхая, кто-то ел или пил из принесенных женщинами кувшинов воду. И графиня чувствовала странную сопричастность к этой жатве, к самой жизни, находясь среди этих уставших людей, пусть на деле она и пребывала в повозке, что сейчас медленно ехала к Брасо-Дэнто.
Прикрыв глаза, она уже сама откинулась на подушки и обвила руками своего сына, не отпуская даже сейчас. Йева чувствовала, что ее счастье стало целиком зависеть от его счастья. Она радовалась, когда радовался он. Она плакала, когда плакал он… А когда произошел тот ужасный случай на опушке леса, она думала, что умрет на месте: от сердечной боли и вины за саму себя.