Демонология Сангомара. Часть их боли - стр. 39
– Со мной пусть едет! Помощником будет. Дерьмо будем разгребать вместе, потому что я не буду разрываться и на Солраг, и на Йефасу, и на Филонеллон! Пусть в Ноэль поедет кто-нибудь другой!
– Я бы не торопился туда ехать, на самом деле, – сухо заметил Теорат. – Как я понял из рассказа графа, тот маг Пацель неспроста являлся Верховным магом Детхая. Думается мне, что он занимал это политическое место намеренно, а целью его было прежде всего уберечь Ноэль от посягательств детхайских южан. Кто знает, сколько веков он заботился о нем? Сейчас же южан ничего, кроме страха, сдерживать не будет. Но когда они все узнают, что на графиню Лилле Адан напали… А они уже должны были узнать…
– Вот мы и покажем свою силу, Теорат, – сказал Летэ.
– Как бы только юг не показал нам ее… – осторожничал барон.
– Ты тоже отказываешься ехать? – спросил Летэ.
– Боюсь, что мне это не по силам, – ответил Теорат. – Я не содержал и не содержу войск и не умею их водить, как водили все наши прославленные северные воеводы, – и его тонкие губы растянулись в легкой насмешке. – А не содержу потому, что у залива надо выживать иначе, нежели на севере. Войско у нас куда неповоротливее, чем навьюченный золотом мул. Да и как говорят смертные, Ноэль может статься «тем ломтем, которым можно подавиться».
Многие из старейшин при этих словах задумались.
Летэ это не смущало. Он продолжал настойчиво искать глазами претендента, пока, наконец, свою преданность не пожелали выказать двое старейшин: Джазелон и Тиргот. Это были небогатые старейшины, поэтому пусть поход и обещал быть нелегким, но они уже грезили о том баснословном богатстве, что получат с ноэльских проездных пошлин.
Ольстер Рыжебородый же лишь отмолчался, сочтя вмешательство своего старшего родича решающим. Когда Филипп посмотрел на него, то он и вовсе покачал своей рыжей головой, как бы говоря, что чертова судьба снова насильно тащит его на север.
Другие сидящие в пещере будто и вовсе не интересовались происходящим. Они были здесь лишь потому, что обязаны были прибыть из-за столь громкого предательства. До этого многие из них появлялись столь редко, что и вовсе перестали вникать в дела клана. А некоторым уже попросту не хотелось лишний раз озадачивать себя, ибо они скорее не жили, а существовали по привычке. И Филипп разглядывал их из-под хмурых бровей. Он разглядывал полуживую отрешенную Пайтрис, странно-молчаливую Амелотту, дремлющих Винефреда и Сигберта, и ненадолго его мысли сместились с приближающихся переговоров к той ночи, когда Мариэльд говорила о бессмертии и старости.
«Стоило ситуации смениться с отсиживания в замках до войны, как заскрипели кости и разломались ржавые мечи… Как же мы стары…» – устало подумал Филипп.
* * *
Поздно ночью из Молчаливого замка отбыла герцогиня Амелотта де Моренн. Герцогиня сослалась на необходимость успокоить восстания в своих землях, которые учинил ее военачальник. Но все понимали – ей требовалось в уединении почтить память своей подруги, что была ей сестрою. За все эти дни никто не услышал от нее ни одного вредного слова; она ходила гримом по высоким залам, больше не хватаясь привычно за рукав подруги. Голова ее поникла, морщинистые губы поджались, и старая герцогиня теперь чаще глядела себе под ноги, на холодный гранит и свои кружева, словно была мыслями в прошлом. Искала ли она ответ на вопрос, с какого момента началось предательство Мариэльд, или просто погрузилась в какие-то другие размышления – неизвестно; ее душа была сокрытее самых сокрытых темных пучин.