Дело толстых - стр. 31

– Конечно, – кивнула Марта. – Досье. А кого, как не Вову, ко всяким воровкам посылать? Отца Серафима? Нет, Боря, все логично. В ментовке не дураки сидят, там знают, чем Вова в нашей конторе занимается. Он, Боря, щекотливые вопросы улаживает и за это деньги получает.

Гольдман вскочил на ноги и начал кружить по комнате. «Так-так-так», – бормотал Борис Аркадьевич, его щеки тряслись, губы шевелились почти без звука.

– Значит, ты предлагаешь… – начал он.

– Я, – жестко оборвала Домино, – ничего не предлагаю. Хочешь – отвезу тебя в аэропорт, хочешь – Ляльке позвоню. Выбирать тебе. Впрочем… я могу тебя и к девчонке доставить. Авось в тебя она не выстрелит. Договоришься. Откупишься.

В половине седьмого утра Марта поехала в шестую больницу. Распихав по белым халатам взятки, она прошла в палату Гудвина и, не смущаясь, разбудила спящего после операции под наркозом подельника.

– Подъем, Вова. Наши в городе. Боря сидит у меня и пишет заявление. Лялька тоже там, ждем только адвоката.

В глазах Гудвина плавал наркотический туман. Вова облизал сухим языком потрескавшиеся губы и просипел:

– Заяву отдавайте по твоему адресу… там мой старлей трубит. Я ему позвоню, скажу, чтоб постарался дело себе взять.

– Хорошо. – Марта поднесла к Вовиным губам чайничек и напоила водой.

– Лялька согласна?

– Угу. Любит она тебя, Вова, никак не пойму за что.

Гудвин довольно оскалился:

– Есть за что, Домино.

– С меня одного потребовала – никогда не называть Лялькой. Говорит, с детства кукольных имен не выносит.

– Боря как?

– Плачет. Птичку жалко.

Гудвин пристально поглядел на Марту, потом откинулся на подушку и, разглядывая белый больничный потолок, спросил:

– А тебе, Домино, не жалко девочку?

Домино поправила на Вове одеяло, погладила больного по волосам и тихо произнесла:

– А меня, Вова, жалел кто-нибудь?

Гудвин скосил глаза на Марту:

– Тебя пожалеешь…

– А ты попробуй. Если девчонка сильная, выдержит. Из зоны вытащу, денег дам. Захочет, на работу устрою.

– К себе? – усмехнулся Гудвин.

– Могу и к себе. Пусть служит Боре напоминанием лучших дней.

– Перебор, Домино, – бросил Вова.

– Согласна. Но и жизнь, милый, штука не простая. Научит смеяться сквозь слезы.

– Может, и мне поможешь? На Ляльке оженишь? – внезапно озлился Гудвин.

Марта улыбнулась:

– Много чести. Тебе.

– Смотри, Домино… я вольный ветер… меня Лялька уже того… в Кашине мужем назвала.

Домино нахмурилась. Главбух «Гелиоса» была ее единственной подругой в этом городе.

– Вова, обидишь Лялю – мы враги. Не посмотрю на раны и заслуги. Я, дорогой, свою совесть в детстве с соплями съела.

– Заметил, – сквозь зубы просипел Гудвин. – Но и ты, Домино, учти. Я тоже не фраер…

Марта внимательно посмотрела на бледное, в каплях испарины лицо мужчины. Сквозь наркотический туман проступил иной, точнее, прежний Вова Гудвин – неприрученный зверь, готовый к атаке. Несколько дней, проведенных в одной упряжке, ничего не изменили, Вова не был готов подчиняться, мгновение – и оскалит зубы.

И ломать окровавленного зверя бесполезно. Голову ему дурманит уже не наркоз, а страх остаться в капкане. Только отвернись – и вцепится в горло.

Словно учуяв неуверенность Марты, Гудвин прохрипел:

– Ты мне фуфло не заправляй… я тебе не фраер, – повторил с угрозой, – мне тебя загасить как на стену пописать… Ты Ляльке скажи…