Дело толстых - стр. 22
Гудвин подошел к бару, выбрал коньяк и налил Марте половину стакана.
– В фужер! – прорычала Домино. – Из стаканов не пью!
Вова послушно перелил «Камю» в фужер, протянул его женщине и, подождав, пока она выпьет, спросил:
– Что случилось, Марта?
– Он нас кинул, Вова! – с истерическим хохотом выдавила Марта. – Как последних фраеров!
– Не понял, – насупился Гудовин.
– Мы ему больше не нужны. – Домино запустила пальцы в волосы и взбила загривок в львиную гриву. – Сядь и слушай. – Гудвин сел на диван и уставился на внезапно, без всяких полутонов и переходов успокоившуюся Марту. – Мы ему больше не нужны. Могу сказать больше. Скоро Гольдман нас уберет. Как постоянное напоминание ужаса.
– Он сам тебе сказал? – Вова сходил к бару и налил коньяку в свой фужер.
– Нет, – уперев руки в бока, немного ернически произнесла Марта. – Он еще сам об этом не знает. – Женщина подошла к гостю, склонила свое лицо к нему и прошептала: – Но это будет. Обязательно. Рано или поздно. И никакие угрозы наябедничать маме Саре не помогут. Скажет – все это мелкая месть брошенной женщины.
– Уверена?
– Абсолютно. Эта тварь нас выкинет.
– А если…
– «Если», Вова, быть не может. Знаешь, как он теперь говорит об изнасиловании? «Невинное приключение»! Наше «невинное приключение». Тварь!
Гудвин достал из кармана зажигалку и сигареты, прикурил и высказался:
– Быстро же Боря оправился…
– А я тебе, Вова, говорила – тяни! Надо жать!
– А что я мог? – Гудвин пожал плечами. – Он же знает, у меня в городе все повязано.
Марта подняла голову вверх и завыла, как раненая волчица. Где-то в вое Гудвину послышалось «своло-о-очь!».
Выплеснув в крике остаток агрессии, Домино села в кресло напротив Гудовина, откинулась свободно и положила ногу на ногу:
– Мне нужен ствол, Вова.
– Очумела! – перепугался Гудвин. – Своими руками веревку мылить? Я – пас. На меня первого подумают…
– Ты не понял, Вова, – перебила Марта. – Мне нужен Борин ствол. Зарегистрированный.
– Зачем? – осторожно спросил Гудвин.
– Из этого ствола ты, Вова, загасишь бомжа. И оставишь пушку на месте.
Рука Гудвина непроизвольно дернулась, и длинный столбик пепла упал на черную футболку.
– Слабо, Вова? – усмехнулась Домино.
– Что ты задумала? – хрипло произнес Гудвин.
– Ничего особенного. Поставим Борю перед выбором – или признаваться в изнасиловании, или падать нам в ноги.
– Как это?
– В день, когда Боря будет один, без свидетелей, без телефона, ты загасишь бомжа. – Домино поправила на стройных ногах складки платья, уловила в глазах собеседника понимание и продолжила: – По номеру оружия менты выйдут на Борю. И никуда толстый не денется. Рассказывать о том, что ствол увела изнасилованная девушка, а потом где-то выбросила, он не будет. Побежит к нам и попросит помощи. А мы поможем, Вова.
– А адвокат?
– А алиби?
– А если у него будет свидетель, что такого-то числа в такой-то час Боря Гольдман был там-то и там-то?
– Изоляцию мы ему обеспечим. Все в наших руках. Главное – все сделать быстро, пока он не побежал в милицию заявлять о пропаже «игрушки».
– А если девчонка ствол все-таки выбросила?
– Это вряд ли. Она теперь с ним спать будет. Поверь, психология обиженной женщины мне известна лучше, чем тебе. – Домино вздохнула. – В крайнем случае спросишь, куда ствол выбросила, и постараешься найти.