Дело настоящего человека - стр. 24

Князь брезгливо отпрянул от извивающегося пленника и уж хотел было, выйти прочь из подвала, но тут подвальная дверь заскрипела, и через порог переступил чуть сгорбленный черный монах с капюшоном на голове.

– Поверь ему князь, – поклонился Дмитрию Ивановичу вошедший, скидывая с головы капюшон. – Знаю я его, не по своей воле он руку на тебя поднял. Мне его отдай, я с ним скорее разберусь. А вот про слова его подумай. Я уж давно вокруг тебя дух нечистый чую. Берегись Дмитрий духа этого.

Батюшка из последних сил приподнял голову, чтобы узреть своего заступника и испуганно встрепенулся. Рядом с князем стоял настоятель Троицкой обители старец Сергий. Вот с кем Ивану сейчас не хотелось встречаться, так это с ним. Уж лучше сейчас в адскую бездну нырнуть, чем с Троицким настоятелем говорить. Грешен был Батюшка перед настоятелем, крепко грешен. Не выполнил он поручения Сергия, пусть не по своей воле, но не выполнил.

Иван вздрогнул еще раз, поднял испуганные глаза на князя, но тот махнул рукой, отвернулся и вышел прочь.

Глава 10

– Вот поклонишься князю пониже, так и добьемся мы своего, – наставлял Симоновский, смотревшего хмуро в окно Дионисия. – Дурак нахрапом берет, а умный смирением. Поклонись, чего тебе стоит?

– Не могу я ему кланяться, – яростно замотал головой Дионисий. – Не могу. Я себя после этого поклона уважать перестану. Не достоин он моего поклонения. Неужели ты сам этого Федор не понимаешь. Неужели ты не видишь, как много он на себя берет? Обнаглел он, понимаешь, обнаглел от безнаказанности, совсем обнаглел. Над Богом себя он поставить вознамерился. Укорот ему нужен. Укорот.

– Да что же ты батюшка говоришь-то, – всплеснул руками княжеский духовник, – он же князь, он же нам Богом предназначен. Ты такие слова при себе держи, с ними и до греха недалеко. Смирись, а то не видать тебе посоха митрополита. От князя сейчас много зависит. И время для тебя уж больно доброе. Чуть-чуть гордость смири и взойдет твое солнце. Покорись, вспомни кротость Давидову и Бог тебе поможет в нашем деле. Нам же кроме как к тебе и обратиться больше не к кому. Ты один достоин, митрополитом над Русью встать. Только смирись.

Дионисий встал с лавки и тяжело заходил по своей келье. Он неистово дергал плечами, тяжко о чем-то вздыхал, и было видно, что идет в душе его нешуточная борьба. Что-то ему очень хотелось сделать и что-то это сделать очень мешало.

– А ты чего Федор, вдруг так обо мне печешься? – неожиданно замирая на полушаге, Дионисий строго глянул на Симоновского. – Бывало, ты ко мне особо не благоволил и с чего это забота сейчас такая?

– Не о тебе я пекусь, – заерзал на лавке княжеский духовник, – мне за Русь, за церковь нашу обидно. Сам видишь, нет сейчас в ней порядка: то Киприан воду мутил, а теперь вот Пимен слабоволием своим народ наш губит. Пропадает ведь церковь наша. Неужели ты сам не видишь?

– Вижу.

– А раз видишь, пошли к князю. Не для себя через себя ты переступать будешь, для народа своего. Не возьмешь сейчас грех на душу, в такую трясину народец наш забредет, следуя за недостойным пастырем, в котором все в грехе потонут. Все. Никому потом из той трясины не выбраться. Пойми, брат ты мой во Христе. Никому! Пойдем к князю Дионисий. Пойдем!

Дионисий сцепил перед собою ладони, сжал их до хруста, потом схватил посох и со всей силы ударил им по дубовому полу монастырской кельи. Удар был настолько силен, крепкий посох треснул на середине и разломился.