Дело княжны Саломеи - стр. 28
Дело в том, что, по словам лакея, Зимородов весь вчерашний вечер пил по-черному и был решительно не в себе, когда не спал. А спал так, что больше походил на мертвого. На вопрос Грушевского лакей коротко мотнул головой, мол, и не спрашивайте. Мимо мостков прошел поп из храма Николы-Бережки, его Максим Максимович помнил еще со вчерашнего дня венчания. Сейчас, в это прохладное утро, в дымке легкого тумана, наползающего с озера, не верилось, что лишь вчера было так жарко, душно, людно… Всего лишь несколько часов назад в каждом взгляде, в каждом человеке ощущалось ожидание праздника. А теперь белые пальцы тумана, выползающие из черной озерной воды, пытаются вернуть себе то, что отобрали у него люди.
Когда Грушевский возвратился в китайский домик, Коля еще не проснулся. Разметавшись на неудобном жестком диванчике, обитом тканью с восточными птицами и цветами, мальчик спал неглубоким беспокойным сном. Иван Карлович сидел перед портретом в той же позе, в которой его оставили. Вкратце рассказав Тюрку о страшной находке у озера, Грушевский еще раз взглянул на Колю и тяжело вздохнул. Словно услышав его во сне, студент очнулся.
– Ее нашли? – с ясными, будто не со сна, глазами резко выпрямился Коля. – Там, в озере?
– Коля, вам надо ехать в Санкт-Петербург, – Грушевский поспешил перебить запротестовавшего мальчика. – Мы с Иваном Карловичем проводим вас до станции, а потом вернемся сюда. По приезде в город мы непременно встретимся, и я все вам расскажу. Сейчас я знаю так мало, что боюсь невольно ввести вас в заблуждение. Каждый день заходите или посылайте записки вот по этому адресу, это моя квартира.
Бледный Коля встал, отворачивая глаза, надел еще сырую тужурку и в полном молчании вышел. Только на станции, когда уже подъезжал поезд, Коля остановился перед Грушевским.
– Обещайте, что найдете ее. Или ее, или… правду. И уж тогда не скроете от меня ничего, – потребовал он твердым тоном.
– Вы уже теряли кого-нибудь? – спросил в ответ Максим Максимович.
– Отец умер в прошлом году. Но он давно болел. Его сослали из Польши в Грузию как политически неблагонадежного. В Тифлисе я и познакомился с Саломеей, не думайте, что я один из пажей в ее петербургском салоне. Я и в университет поступил только для того, чтобы быть к ней ближе, поэтому приехал сюда, а не к тетке в Варшаву, как обещал отцу.
– Мужайтесь, Коля, – крепко, как взрослому, пожал ему руку Грушевский на прощание. – Все будет хорошо. Княжна найдется. Не слушайте сплетни, не верьте журналистам, сейчас пойдет свистопляска, дело будет громкое. Ждите меня, я обещаю, что найду истину, чего бы мне это ни стоило.
На обратном пути Тюрк не выдержал и спросил безразличным тоном, зачем Грушевский солгал Коле? Он ведь уверен в обратном, в том, что княжна мертва, что правду найти невозможно. Ну и что? Необязательно разбивать сердце мальчику прямо сейчас. Надежда, даже на нечто несбыточное, но хорошее, все же лучше уверенности в плохом. Таково уж сердце человеческое, вздохнул Максим Максимович. Однако Тюрк непримиримо покачал головой. Грушевский же затосковал по теплой гостиной и горячему завтраку.
Но в дом им так и не удалось попасть. На пороге они встретились с Домной Карповной, она собиралась на островок, проводить в последний путь старца Тимофея Митрича. Весть о новопреставленном уже достигла монастыря, а стало быть, и архимандрита. С ней рядом топтались церковный служка, местный поп в полном облачении и несколько домашних слуг, которые, хоть и не так, как купчиха, но верили в святость озерного жильца. Они не прочь были поприсутствовать на знаменательном обряде, авось и это зачтется где-нибудь там, в мире ином. Никого из чужих не было, так как мало кто знал о кончине старца. Но это и к лучшему, сказала Домна Карповна. А то ведь народишко пошлый, ему подавай доказательства святости, нетленность, аромат мирра и тому подобное. Без этого людям верить тяжело. Но, видно, так и надо, чтобы спасаться было труднее.