Делириум - стр. 22
III. СНОРК
1. На плоту по Северной Двине. Поезд Москва – Воркута. Наши попутчики: Качек, Главный и Чукча. Мы превращаем старую пристань города Великий Устюг в плот. Проклятие «Метеора» на подводных крыльях. Страшные ловушки для бревен. Атомная лодка в лесах Вологодской губернии.
2. Деревня Зелёненькие (сразу из Устюга в Саратов). Случай на лысой горе. Зелененькие – над пропастью Волги. Страшные волжские гопники. Печальный конец керамического центра.
1. На плоту.
Не прошло и месяца после происшествия в Алмазном центре, как мы собрались странной компанией ехать в город Великий Устюг, в гости к студенту МАРХИ Жжёному, боевой красной бригадой – я, Манчо, Синус и Снорк. Для нашей творческой коммуны институт МАРХИ был вторым домом. Мы радостно выпивали у фонтана, в кустах сирени, в столовке, в лабиринтах подвала, в церкви, прикомандированной тогда к институту. Клубились, конечно, в легендарной чёрной комнате*, не пропуская ни одного концерта. Обязательно выезжали летом со студентами на практику во Львов, в Таллинн, по Золотому кольцу. Теперь нас ждали архитекторы в Великом Устюге, куда нас умолял приехать Жжёный.
Этот долгий поход стал той дистанцией для меня, который в приличном обществе называется помолвкой.
Было просто – на полюс, так на полюс; под землю или в космос – пожалуйста.
Взял котелок, нож, соль и спички, уехал на три месяца – куда? Да в любую точку поднебесной. В те благодатные времена не было понятия «купить билет на поезд» – это называлось «вписаться». Денег не было, но это не мешало двигаться в пространстве комфортно, с хорошей закуской.
На вокзале за бутылку портвейна «Кавказ» мы договорились с проводником, вписались на третьи полки.
Выглядела наша творческая ячейка живописно – Манчо Злыднев, с крашеным в фиолетовый цвет ирокезом и дионисийской рыжей бородой, в серых рабочих монтажных штанах, густо заляпанных ярким французским маслом (спал в палитре), лётной куртке с парашютными лямками, из которой словно капуста шелушились карма, и в огромных водолазных ботинках. Синус – ангелочек с гитарой вместо лиры, бородка клинышком, пробор, измученный лик с полотна нежного романтика Фридриха, тонкие губы, нос, глаза, тонированные под небеса, девичьи персты. Наш менестрель был упакован в штаны, бывшие джинсы, по которым лезли в сторону живота кожаные заплатки; куртка с волосатой бахромой по шву, на шее на кожаном шнурке висело колесо сансары*. Снорк тогда носила волосы, завязанные в тугой хвост, глаза – черешневые бусины, ямочки; казалось, она всё время что-то трёт в потоке горной реки – типичный енот. Была упакована до колен в толстый свитер, связанный из морского каната; через плечо хипповский холщовый мешок с трафаретом болгарского баса Христофа. Я выглядел как Распутин до грехопадения.
Ехали мы в Воркуту. То есть в саму Воркуту нам было не надо, нам нужен был Котлас. Там по реке мы надеялись добраться до Жжёного.
По вагону всё время фланировал странный тип низенького роста, одетый во всё чёрное, с чёрным дипломатом, в чёрных очках и сам весь чёрный. Так был чёрен, что лицо его терялось где-то в черноте. Мы его сразу окрестили «Главным». Еще был крепыш, одетый в треник, с челюстью, со злыми глазами, бобриком и крошечными ниточками губ. Он везде, где это было можно или нельзя, орал песни Высоцкого, перебирая смело три аккорда. Мы его назвали Володя Высоцкий. Был еще Чукча в унтах и с элементами фольклора поверх турецких штанов. Маленький, с плоским лицом, без глаз и с проволоками прически – он ехал тоже без билета. Наверное, он вообще не знал, что они существуют. Мы звали его просто – Чукча, хотя он, кажется, был саамом. Наша компания облюбовала камеру, соседнюю с сортиром, но в основном мы жили в тамбуре. На боковушке под Синусом сидел гражданин в шляпе и в твидовом костюме, похожий на заведующего сельским клубом. Напротив ехал мальчик – очень тихенький, светленький, худенький – воробушек. Тётенька хлебосольная, в платочке, не утратившая своей девичьей привлекательности.