Дела семейные - стр. 44

– Хорошо бы тебе немного погостить в «Приятной вилле», чтобы скорей восстановить силы.

Нариман кивнул и сказал, что чай несладкий.

– Я целую ложку положила.

– Все равно несладкий.

Куми добавила сахару, напомнив ему, что сахар больше по талонам не дают.

– А при рыночных ценах приходится экономить.

– Так что ты думаешь об этой идее, папа? – спросил Джал.

– Я думаю, что у Рокси тебе будет веселее, – вступила Куми. – Йезад и дети составят тебе компанию. И ты сразу начнешь поправляться – счастливое расположение духа означает здоровое тело. Время пролетит незаметно.

Они с нетерпением ждали ответа.

– Приятно видеть, что улыбки возвращаются на ваши сумрачные лица, – произнес он наконец. – А то вы стали похожи на портреты в коридоре.

– Что делать, папа, – сказал Джал, – мы тревожимся за тебя, и тут уж не до улыбок. Тяжело ведь видеть, как ты страдаешь, а мы не в силах тебе помочь.

Последовало долгое молчание.

«Допустим, – думал Нариман, – я скажу «нет» и приведу убедительные доводы – они все равно могут поступать по-своему. Допустим, я скажу: я живу в своей квартире, я перевел ее на ваше имя, потому что не хотел делать различия между вами и Роксаной. Неужели теперь, когда я беспомощен, вы меня на улицу выбросите? Скорей всего, они посмеются и скажут, что я драматизирую ситуацию».

– Мне все равно, где лежать. Но им будет трудно устроить меня в такой крохотной квартирке.

– Крохотной? По бомбейским меркам, у них огромная квартира! Ты сам знаешь, что в чаулах, в колониях, семьи по восемь, по десять человек живут в одной комнате!

Нариман еще раз всмотрелся в их напряженные лица.

– Если Роксана с Йезадом согласятся, я не возражаю. Сначала поговорите с ними.

– Что ты такое говоришь, папа? – возмутилась Куми. – Конечно, согласятся! Как, по-твоему, почему мы до сих пор не говорили Роксане о твоих переломах? Потому, что она захотела бы сама ухаживать за тобой – потребовала бы, чтобы тебя перевезли в «Приятную виллу». А мы хотели избавить ее от лишних хлопот.

Все было решено. Натужные шутки и преувеличенное внимание к мелочам помогали сохранять приличия, пока шли приготовления к переезду. Со шкафа был снят чемодан и аккуратно протерт от пыли. Куми подносила к кровати охапки белья и одежды и раскладывала на его одобрение.

Нариман, не глядя, говорил «да». «Она так оживилась, – думал он, – будто идут сборы на отдых».

Джал осведомился, собирается ли он взять с собой книги и какие именно. Он ответил, что не знает.

– Хорошо, скажешь нам потом, мы же всегда можем подвезти все, что тебе нужно.

Джал упаковал в пластиковый пакет безопасную бритву Наримана, пасту для бритья и кисточку. Вручил пакет Куми, чтобы она уложила его в чемодан.

Куми уложила пакет под рубашки.

– Тебе бороду надо отпустить, папа, и не возиться с бритьем. Ты у нас философ, тебе нужно бороду носить.

– Верно, – согласился Джал, – сократовскую бороду.

Нариман улыбнулся. Как оба стараются.

– Ничего не забыли?

Нариман покачал головой. Была бы фотография Люси, попросил бы положить в чемодан. Но Ясмин сожгла все фотографии, все до единой. На раскаленных углях в той самой серебряной кадильнице, которую разжигала для вечерней молитвы.

Может быть, оно и к лучшему. Пришлось полагаться только на память. Образ Люси невозможно сжечь.

На другое утро Куми дала ему дополнительную таблетку обезболивающего на дорогу. Она без конца проверяла, все ли собрано, не забыла ли чего.