Дела семейные - стр. 3
– Ты на чьей стороне? – взорвалась Куми. – Хочешь доказать, что папа может спокойно гулять по вечерам? Что мир не превратился в опасное место?
– Конечно, превратился, – ответил за пасынка Нариман. – В особенности внутри дома.
Куми, стиснув кулаки, выскочила из комнаты. Он подышал на очки и медленно протер стекла носовым платком. Его меркнущее зрение, неудобные зубные протезы, трясущиеся конечности, согбенная спина и шаркающая походка были почти готовы к совершению вечернего ритуала.
Нариман Вакиль вышел из «Шато фелисити» с зонтиком, который служил ему тростью. После затхлой пустоты квартиры бурление жизни было как воздух для изголодавшихся легких.
Он шел к переулку, где на углу торговали овощами. Корзины и ящики, полные зелени, бобов, фруктов и корнеплодов, преображали угол в сад. Французские бобы, сладкий картофель, цветная капуста, кориандр, зеленые перчики, помидоры цвели под уличными фонарями, вознося сумеркам свои краски и благоухание. Он останавливался, склоняясь, чтобы коснуться их. Пальцы так и тянуло к чувственным луковицам и лоснящимся помидорам; фиолетовые баклажаны и сладострастная морковь были неотразимы. Зеленщики-сабзивалы знали, что он не покупатель, но это их не смущало, а ему нравилось думать, что они понимают, зачем он приходит. На подмостках у цветочного ларька двое мужчин сидели, поджав ноги, как музыканты, их пальцы выбирали, подбирали, складывали и связывали, сплетая в гирлянды, ноготки, жасмин, лилии и розы, играя цветочную мелодию. Нариман представлял себе дальнейший путь их произведений, которые будут упрашивать богов в храме, чтить фотографии чьих-то предков, украшать волосы жен, матерей и дочерей.
Прилавок с бхел-пури[2] выглядел рельефным пейзажем с золотистыми пирамидами сева, снежными горками мумры, холмиками лепешек-пури, а в долинах между ними поблескивали озерца зеленых, коричневых и красных соусов-чатни в алюминиевых мисках.
Продавец бананов разгуливал со своим товаром. Он шагал, вытянув руку, по плечо увешанную тяжелыми кистями бананов, – цирковой номер жонглера и силача.
Для Наримана все это было цирковой магией, упоительным магическим действом.
…В канун семьдесят девятого дня рождения он вернулся домой, хромая, со ссадинами на локте и предплечье. Упал, переходя через дорогу напротив «Шато фелисити».
Дверь открыла Куми.
– Боже мой, – взвизгнула она, – Джал, беги сюда, папа весь в крови!
– Где кровь? – изумился Нариман.
Кровь поцарапанной руки немного запачкала рубашку.
– Это? Это называется «весь в крови»? – Нариману стало смешно.
– Как ты можешь смеяться, папа? – упрекнул его Джал. – Мы с ума сходим из-за твоих травм!
– Не преувеличивай. На что-то наступил и слегка подвернул ногу, вот и все.
Куми смочила ватку «Деттолом» и принялась обрабатывать ссадины. Рука Наримана дернулась от жгучего прикосновения антисептика. Куми вздрогнула, как от боли.
– Прости, папа. – Она подула на руку. – Так лучше?
Он кивнул. Ловкие пальцы Куми обтирали ссадины, осторожно заклеивали их пластырем.
– Бога надо благодарить, что все обошлось, – говорила она, убирая аптечку, – ты же понимаешь, чем это могло кончиться. А если бы ты упал прямо на улице, на проезжей части?
– Ох! – Джал закрыл лицо руками. – Даже подумать страшно.
– Одно ясно, – продолжала Куми, – больше ты на улицу не пойдешь.