Даурия - стр. 34

– Ромку надо подождать: быков на поводу перегонять будем, они у меня, холеры, капризные.

Роман взял концы волосяных налыгачей, надетых на бычьи рога, намотал их вокруг руки и стал тянуть упирающихся быков в реку. Сзади на них покрикивал Ганька. Покапризничав, быки шагнули в воду и, припадая к ней на ходу, перебрались за Романом на правый берег. Вслед за ними переехали и Северьян с Никулой.

Никула слез с телеги, взвалил на плечи золотистое лыко и заковылял по заполью к своей избе, крикнув на прощанье:

– Бывайте здоровы!

Роман свернул с дороги в кусты, пониже брода.

– Ты это куда? – спросил отец.

– Искупаться хочу.

– Да кто же сейчас купается? В момент простуду схватишь.

– Ничего, я только раз нырну. Вы поезжайте, я догоню вас.

– Ты только в омут-то не лезь, там при такой воде живо закрутит!

– Ладно!

Роман разделся и, подрагивая, забрел в речку. Розовая от заката вода смутно отражала его, то неправдоподобно удлиняя, то делая совсем коротким, похожим на камень-голяк. Пузырчатая серебристая пена кружилась в непроглядно черной воронке омута под дальним берегом. Обломок берестяного туеса летал среди пены, изредка показывая крашеное красное дно. Плыть туда Роман не захотел. Присев три раза по плечи в воду, он умылся и, освеженный, вышел на прибрежный песок.

Подымаясь по проулку в улицу, Роман увидел Дашутку. Она гнала от Драгоценки табунок белоногих телят, помахивая хворостиной. Роман наехал на нее конем:

– Посторонись!

Дашутка вздрогнула и отскочила к плетню.

– Здравствуйте, Дарья Епифановна, – раскланялся он, сняв фуражку.

– Испугал, а потом здороваешься. И откуда ты, чертяка, вывернулся?

– С пашни. А ты тут чего делаешь?

– Цветки рву. Не веришь?.. Ну, как, здорово тебе тогда от Алешки попало?

– Так попало, что Сергей Ильич приезжал на меня жаловаться.

– Смелый – так приходи нынче на завалинку к Марье Поселенке.

– И приду, не побоюсь.

– А мамка пустит?

– Ты лучше у своей спроси, а обо мне не беспокойся. Я в куклы не игрывал. – Поглядим, как пятки тебе наши парни смажут.

– Как бы им не смазали… Ты куда торопишься?.. Постой, поговорим.

– Коровы у нас недоены. Дома ругаться будут.

Роман нагнулся, схватил Дашутку за полную смуглую руку, придушенно шепнул:

– Постой…

– Разве сказать что хочешь? – пристально взглянула Дашутка в опаленное румянцем лицо Романа.

Он рассмеялся:

– Дай подумать. Может, и скажу…

– Ну, так думай, а мне некогда, – вырвалась от него Дашутка и легко перескочила через скрипучий невысокий плетень.

Алый платок ее промелькнул в козулинском огороде и скрылся за углом повети. Роман поглядел ей вслед, гикнул на Гнедого и поскакал, счастливый, по улице. Горячая радость переполняла его.

Дома уже садились за ужин. Мать в красной ситцевой кофточке ставила на стол щи и кашу в зеленых муравленых мисках. Отец встретил Романа выговором:

– Пошто наметом летел? Волки за тобой гнались? Доберусь я как-нибудь до тебя… Ешь давай да иди коням сечку делать.

Когда Роман, покончив с делами, вышел на улицу, теплая июньская ночь легла уже на поселок. На молодой месяц, стоявший прямо над улицей, изредка наплывали легкие опаловые облачка. Немолчно баюкала прибрежные кусты Драгоценка, лениво перекликались собаки, да вскрикивали спросонья по темным нашестам куры.

Напротив, в окне у Мирсановых, тускло светился огонек ночника. «Позову Данилку», – решил Роман и трижды свистнул условленным свистом. Данилка не отозвался. Тогда он подошел к окну, тихо постучал в крестовину рамы.