Размер шрифта
-
+

Даурия - стр. 32

– Хорошо, хорошо…

Невидящим взглядом скользнул по толпе, шагнул к почетному караулу:

– Здорово, братцы!

– Здравия желаем, ваше превосходительство! – зычно гаркнули в ответ.

Слова слились, и получилось что-то несуразное, грохочущее, совсем как у чепаловского волкодава.

– Молодцы, братцы!

И снова дикий вопль:

– Рады стараться!..

В воротах, низко кланяясь, встретил атамана с хлебом-солью на узорном подносе Сергей Ильич. Нанквасин милостиво поздоровался с ним за руку и прошел в дом.

У распахнутых настежь чепаловских окон весь вечер толпился народ. Грозный гость потребовал песенников. Набралось их человек шестьдесят, добрая половина из которых не пела.

Платон Волокитин, заложив руку под щеку, запевал:

Во Квантуне так, братцы, ведется, —
Пей – ума не пропивай.

И сильные голоса подхватывали тягучее, выстраданное:

Кто напьется, эх, да попадется —
На себя тогда пеняй.

И лилась, звенела, брала за сердце родившаяся на кровавых маньчжурских полях грустеба-песня. Хорошо ее пели мунгаловцы. Пригорюнился у набранного стола Нанквасин, поник головой, растревоженный задушевной песней. Сергей Ильич расщедрился. Песенникам подали по стакану водки. Выпили они, крякнули, прокашлялись и весело завели разгульное, подмывающее пуститься в пляс:

А вы, сашки-канашки мои,
Разменяйте-ка бумажки мои,
А бумажки все новенькие,
Двадцатипятирублевенькие.

Не вытерпел Петрован Тонких, хлопнул в ладоши и пустился в лихую пляску. Оживились казаки и грянули пуще прежнего.

С юга шла гроза. Частые молнии доходили до самой земли. При каждой вспышке их на мгновение становились видными курящиеся вершины далеких сопок, тальники на берегах Драгоценки. Мягким зеленоватым светом заливало притихшую улицу. И когда умолкали песенники, был слышен ворчливый гром и шорох речки на каменных перекатах…

Предвестники близкого ливня – седые облака – заклубились над улицей. Как соколы в поединке, сшибались они в вышине, протяжно шумя. Громовые раскаты накатывались на поселок. Один за другим торопливо покидали палисадник казаки, спеша домой.

Утром атаман отдела в сопровождении адъютантов, Лелекова и Каргина, верхом на белоногой породистой кобылице выехал вниз по Драгоценке. Осмотр не затянулся. Правобережная сухая и широкая луговина за капустными огородами низовских казаков приглянулась Нанквасину. Целая дивизия могла бы раскинуть на ней полотняный город.

– Дальше нечего и смотреть, – сказал он старшему адъютанту сотнику Масюкову, – место идеальное. Воды вдоволь, есть пастбище. А у той горы, – показал он рукой в перчатке на заречную круглую сопку, – великолепное место для стрельбищ. Так что мой выбор решен. Остановимся на Мунгаловском… А скажите, поселковый, – обратился он к Каргину, – в засуху ваша речка не пересыхает?

– Никак нет, ваше превосходительство.

– Значит, на этот счет нечего беспокоиться?

– Так точно, ваше превосходительство.

– Станичный! – позвал Нанквасин.

– Слушаю, ваше превосходительство, – замер, привстав на стременах, Лелеков.

– Вашей станице выпала большая честь. Лагерь кадровцев четвертого отдела Забайкальского казачьего войска будет находиться в поселке Мунгаловском. Ваша обязанность оказать всемерную помощь начальнику лагеря войсковому старшине Беломестных. Смотрите, чтобы никаких недоразумений не было.

– Слушаюсь, ваше превосходительство, – стыл в напряженной позе Лелеков.

Страница 32