Даурия - стр. 27
– Беда, Сохатый… Казаки! Бежать надо.
Человек, которого он назвал Сохатым, гневно ткнул его кулаком в затылок:
– У, кривая сволочь!.. Навел-таки…
Бежать они бросились на заречную сторону, где кусты были гуще. Кривой зашиб ногу о подвернувшийся камень и стал отставать. Видя, что ему не догнать товарищей, он решил спасаться в одиночку. Голоса преследующих раздавались совсем близко. Он упал и пополз затравленным волком, тоскливо озираясь по сторонам. В одном месте под берегом, размытым весенней водой, была узкая и глубокая расщелина. Над входом в нее висели корни подмытой ольхи. Кривой с трудом протиснулся в расщелину, затаился. В это время там, куда убежали его товарищи, хлопнул выстрел. Дрожа всем телом, каторжник трижды перекрестился и принялся песком и старыми листьями засыпать вход в расщелину.
Уходивших вниз по Драгоценке каторжников первым увидел бывший в группе Кустова Никула Лопатин. Увидев их, он так перепугался, что камнем упал за куст и принялся шептать: «Пронеси, Господи, пронеси, Господи…» Каторжники пробежали в трех шагах от него, злые, готовые на все. Тогда Никула закричал и, не помня себя от страха, выпалил из дробовика. На выстрел подбежал к нему Иннокентий Кустов.
– В кого стрелял? – заорал он на Никулу.
– Двое, паря, с винтовками… Вон туда побежали. Чуть было один меня штыком не пырнул. Ежели бы я не сделал ловкий выпад…
Но Иннокентий, не слушая его, бросился дальше. За ним поспешили остальные казаки, каждому из которых Никула кричал, что его чуть было не закололи штыком. Выдумка насчет штыка ему понравилась, скоро он сам поверил в нее и рассказывал каждому встречному, как ловко отбил берданкой направленный ему в брюхо штык.
Каторжники могли бы уйти, но их заметили ребятишки, толпившиеся на том месте, где спешились с коней казаки. Наткнувшись на ребятишек, каторжники приняли их впопыхах за взрослых, на мгновенье в замешательстве остановились, а потом выругались и ринулись в сторону.
– Вон они!.. Вон они!.. – загалдели возбужденно ребятишки, показывая на перебегающих чистую широкую луговину каторжников.
Подоспевший Иннокентий принялся с колена бить по ним из берданки. Каторжники спотыкались о частые кочки и бежали медленно. Впереди у них было непроходимое болото, но они не знали об этом. Казаки бросились в обход и скоро притиснули их к самой трясине, где и заставили залечь в высоких болотных кочках. Брать их казаки не спешили, а терпеливо дожидались, пока не выйдут у них патроны. Они лежали в прикрытии, курили и переговаривались.
А верхняя группа тем временем подошла к расщелине, где, согнувшись в три погибели, задыхался от сердцебиения кривой.
– Ну-ка, ткни сюда шашкой, – показал Платону на расщелину Каргин.
Платон ткнул так удачно, что, вытащив шашку, увидел на конце ее кровь.
– Нашли тарбагана! Не уйдет, – оскалился Платон и скомандовал: – А ну, вылезай!..
Но кривой, у которого была проколота шашкой мякоть ноги, затаился под корнями ольхи. Платон не торопясь вытер о траву шашку, сунул ее в ножны, подошел и ухватил беглого за ноги. С мрачным упорством цеплялся тот ободранными в кровь руками за корни. Платон разгорячился. Он рванул его так, что кривой моментально очутился на песке под ногами казаков. Окровавленный, перемазанный бурой глиной, плача от злобы и бешенства, поднялся каторжник на ноги.