Далеко от яблони. Родители и дети в поисках своего «я» - стр. 8

. Я решил, что буду этим мальчиком и этим медвежонком, что я заморожу себя в детстве, потому что взросление предвещало много унизительного. В 13 лет я купил экземпляр журнала Playboy и часами изучал его, пытаясь преодолеть дискомфорт от восприятия женского тела; это было гораздо более изнурительным, чем мои уроки. К моменту окончания школы я понимал, что рано или поздно мне придется заниматься сексом с женщинами, чувствовал, что не смогу этого делать, и часто думал о смерти. Та часть меня, которая не планировала быть Кристофером Робином, вечно играющим в заколдованном месте, планировала стать Анной Карениной, бросающейся под поезд. Это была нелепая двойственность.

Когда я учился в восьмом классе в нью-йоркской школе Хораса Манна, один парень постарше прозвал меня Перси[15] за мое поведение. Нас подвозил один и тот же школьный автобус, и каждый день, когда я садился в него, этот парень и его дружки скандировали: «Пер-си! Пер-си! Пер-си!» Иногда я сидел со школьником-китайцем, который был слишком застенчив, чтобы говорить с кем-либо еще (и сам оказался геем), а иногда – с почти слепой девушкой, которая тоже была объектом жестоких насмешек. Порой все в автобусе всю дорогу скандировали: «Пер-си! Пер-си! Пер-си! Пер-си!» – на пределе своих возможностей в течение 45 минут: вверх по Третьей авеню, по Рузвельт-драйв, через мост Уиллис-авеню, вдоль скоростной магистрали Мейджор-Диган и до 246-й улицы в Ривердейле. Слепая девочка все время повторяла, что я должен «просто игнорировать это», и поэтому я сидел, неубедительно изображая, что ничего особенного не происходит.

Через четыре месяца после того, как это началось, я однажды пришел домой, и мама спросила: «Что-то случилось в школьном автобусе? Тебя называли Перси?!» Одноклассник сказал об этом своей матери, которая в свою очередь позвонила моей. Когда я признался в этом, она долго обнимала меня, а потом спросила, почему я ей не сказал. Мне это никогда не приходило в голову: отчасти потому, что разговоры о чем-то столь унизительном, казалось, только усиливали унижение, отчасти из-за того, что я думал, что ничего не могу поделать, а отчасти потому, что чувствовал, что качества, за которые меня дразнят, будут отвратительны и моей матери, и я хотел уберечь ее от разочарования.

После этого в школьном автобусе появилась сопровождающая, и выкрики прекратились. Меня просто называли «педиком» в автобусе и в школе, часто в пределах слышимости учителей, которые не реагировали. В том же году учитель биологии сказал нам, что у гомосексуалов развивается недержание кала, потому что у них нарушается работа анального сфинктера. В 1970-х гомофобия была повсеместной, но самодовольная культура моей школы выражала ее предельно ярко.

В июне 2012 года журнал New York Times опубликовал статью Амоса Камила[16], выпускника школы Хораса Манна, о насилии некоторых мужчин-преподавателей над мальчиками в период, когда я там учился. В статье цитировали учеников, у которых после таких эпизодов развивались проблемы зависимости и другое разрушительное поведение; один человек уже в среднем возрасте на пике отчаяния совершил самоубийство, причины которого его семья усмотрела в той юношеской травме. Эта статья глубоко опечалила меня и смутила, потому что некоторые учителя, обвиненные в подобных поступках, были добрее ко мне, чем кто-либо другой в школе в это безрадостное время. Мой любимый учитель истории пригласил меня на ужин, дал мне экземпляр Иерусалимской Библии и разговаривал со мной в свободное время, когда другие ученики не хотели иметь со мной ничего общего. Учитель музыки наградил меня концертными соло, позволил мне называть его по имени и проводить время в его кабинете, он организовывал поездки хора, и я их так любил и был счастлив тогда! Видимо, они поняли, кто я такой, и в любом случае хорошо обо мне думали. Их неявное признание моей сексуальности помогло мне не стать наркоманом или самоубийцей.