Дачное общество «Ностальжи». Рассказы - стр. 36

Последнее условие он подчеркнул.

– Спасибо! – Мамкин уже отключилась, но все продолжала благодарить: – Спасибо… спасибо…

– Пап! Мам! – до них донесся капризный призыв Толика. – Почините кнопку!

Папкин и Мамкин бросились в комнату. Экран был заполнен шуршащим «снегом», а Толик с досадой вертел в руках пульт.

– Дай-ка мне, Свин, – Папкин отобрал штуковину и вернул изображение на место. Толик, облегченно вздохнув, оседлал подушку и начал впитывать рекламу «имодиума».

Охотник целился в огромного медведя, но тот лишь громко хохотал и доставал откуда-то из-за спины пластинку таблеток. «Медвежья болезнь? Забудьте! Примите имодиум!»

Толик восторженно захохотал и задрыгал ногами.

– А-а-а! – вопил он, показывая пальцем на экран. – У него живот прошел – правда, Папкин?

Вместо Папкина улыбнулась Мамкин.

– Ты только сейчас понял? Этого мишку уже месяц показывают.

– Ты что! Я его никогда не видел!

– Да не мог ты не видеть. Сидел в углу, телевизор работал, и мишка через каждые полчаса.

– Нет, не видел!

– Отстань от него, – шепнул Папкин. – Может быть, он не воспринимал. Не спорь.

Мамкин отправилась делать оладушки.

– Дядя доктор передает тебе привет, – осторожно сообщил Папкин. – Он спрашивал, как твои дела.

– Какой дядя доктор? – рассеянно спросил Толик. Он уже отвлекся от экрана и сосредоточенно рассматривал свой нательный крестик.

– Ну, как – какой? Тот, к которому мы ходили.

– Не помню никакого дяди доктора, – пробормотал Толик.

Папкин присел на краешек тахты.

– Ты не помнишь доктора?

– Не-а, – тот продолжал вертеть крестик. – «Спа-си и со-хра-ни», – прочитал он по складам. – Здесь написано «спаси и сохрани», а почему – я не знаю, такая надпись, наверно, так надо…

Весело болтая про крестик, Толик уже не обращался к Папкину и беседовал сам с собой. Папкин поймал себя на мысли, что знание смысла надписи должно представляться великим благом, но он почему-то был рад неведению сына и хотел, чтобы оно продлилось как можно дольше.

Толик, наконец, оставил крестик в покое и потянулся за пультом.

Папкин вернулся на кухню. Там он озабоченно хлебнул чуть теплого кофе и вперился взглядом в спину Мамкин, которая помешивала в миске деревянной ложкой.

– Мамочка! – окликнул ее Папкин. – Он доктора не помнит.

– Да ты что? – Мамкин изумленно обернулась.

– Он тебя дразнит.

– Не похоже.

– Совсем-совсем не помнит?

– Я не уточнял, – огрызнулся Папкин с раздражением. – Какая разница? Хоть бы и не совсем.

– Может быть, это входило в процедуру, – догадалась Мамкин и снова взялась за ложку. – Ему так велели. Загипнотизировали – и приказали все забыть.

– Он говорил, что гипноза не будет.

– Ну, что-то другое было. Позвони и спроси, если это тебя так беспокоит.

– Да нет, – неуверенно сказал Папкин. – Оно и к лучшему. Не то воспоминание, за которое стоит цепляться. Он включил приемник, но слушать не стал. Подсел к столу, забарабанил пальцами по скатерти.

– Я должна вам сказать, что у Толика, по-моему, еще остались проблемы, – сказала воспитательница.

Мамкин встревоженно посмотрела на Толика, который прыгал вокруг башни из огромных разноцветных кубиков. Американская фраза перенесла ее в реальность американских же фильмов про серьезные проблемы, решение которых требует особого мужества. Например, у маленького героя обнаруживается лейкемия или СПИД, однако общими стараниями ему все же удается реализовать себя, и победитель безмятежно, с угасающей улыбкой на губах, отбывает в мир иной.