Цветы Тирке - стр. 2
– Братуха, славянин, с праздником!
– Что у тебя за праздник? – сухо спросил Герман.
– Не знаешь ещё? А, вижу, ты из лесу вышел, был сильный мороз. Америка по пизде пошла!
И, пританцовывая, пошёл вниз по лестнице. Герман толкнул дверь. В тускло освещённом вестибюле стоял чёрно-белый телевизор и бросал полосатый свет на вытянутое лицо вахтёрши, на лица девушек за стойкой. Это были студентки, которые спустились в холл на минуту, чтобы проверить, пришла ли бумажная почта, но так и остались сидеть, уставившись в экран. Нон-стопом шли новости: раз за разом показывали сверкающий небоскрёб, врезающийся в него пассажирский самолёт, а потом клубы дыма и пыли. Юноше захотелось выбежать на улицу, найти студента в полушубке и хорошенько повалять его по асфальту, носом в землю. Злость накрывала волной, он уже сделал шаг к двери, как вдруг кто-то тронул его за рукав.
– Привет, Гера! Ты, наверное, к Саше пришёл? – На юношу глядела Лиза, соседка Сашеньки – красивая сероглазая блондинка, одетая в короткий байковый халат. На ногах девушки были странноватые голубые тапки с нашивками в виде хмурых обезьяньих морд: у одной мартышки не хватало уха.
– Здравствуй, Лиза. Угадала. Попросишь её спуститься?
– Сашуля уехала домой, ещё утром. Вижу, ты с цветами, давай-ка я их в комнату отнесу. Гера, с радостью пригласила бы тебя на чай, но старшая сестра сейчас в Нью-Йорке. Я на переговорный пункт ходила уже пять раз, пыталась звонить – никто не отвечает. Жду, может, какие-то новости по телевизору будут.
– Ты расскажешь мне, что случилось в Америке?
– Пока известно только, что несколько самолётов врезались днём в здания Всемирного торгового центра, небоскрёбы рухнули. Там паника, кровь, пыль и хаос.
Лиза выглядела совершенно спокойной, но её выдавали красные глаза, а правый глаз ещё и дёргался. Герман обнял девушку, и они стояли какое-то время в коридоре, освещённом только экраном с логотипом CNN. Потом отдал цветы и побрёл в своё общежитие номер 3. Открыл разбитый замок комнаты 520, переоделся, пошёл в душ. Полненькая Оксана с украинского отделения радостно сообщила, что горячая вода только на третьем этаже. Но Оксана явно имела в виду женский душ, в мужском шла холодная. Оглянувшись по сторонам, Герман зашёл в женский – мыться холодной водой в сентябре не хотелось. Кабинка оказалась совсем тёмной, с липкими от грибка стенами, к которым Герман старался не прикасаться. Общежитие филфака населяли в основном девушки, и так как на факультете было очень мало парней, девчонки не особенно стеснялись их: могли идти умываться в легких сорочках, готовить суп на общих кухнях в футболках на голое тело, ждать очереди в душ, прикрывшись коротким полотенцем, поэтому парень в женском душе вряд ли напугал бы их. Вернувшись в комнату, Герман включил электроплитку и сварил овсяную кашу, добавив в неё курагу и изюм, поужинал, потом поставил аудиокассету Led Zeppelin «Houses Of The Holy», сел на подоконник и закурил. Из окна пятого этажа были видны платаны, на ветках которых красовались разные студенческие вещи, выброшенные из комнат – трусики, шапки, кроссовки. Герман вдруг вспомнил чей-то рассказ, что в неблагополучных районах Бруклина кроссовки на дереве обозначают территорию наркодилера. Интересно, что бы сказали темнокожие ребята, увидев под общежитием сады из кроссовок и нижнего белья. За деревьями стоял одинокий фонарь, от которого тянулся провод к «комку» – шестигранному ржавому киоску, торговавшему «Мивиной», чаем в пачках, сигаретами, жвачкой и презервативами Wild Cat. За фонарём – пустырь и хрущёвка, населённая равнодушными жильцами, привыкшими к ночным крикам и песням студентов. Над домом нависали чёрная громадина холма и здание недостроенного многоэтажного завода. Сосед Германа был категорически против курения в комнате, но уехал на неделю в Киев, и соблазн выкурить сигарету под тягучую «The Rain Song» восторжествовал над обещанием дымить исключительно в коридоре или на кухне. Герман затягивался и представлял под деревьями осенней университетской аллеи Сашу, идущую навстречу в вязаной полосатой кофте с продолговатыми деревянными пуговицами, и неожиданно – фразу из романа Чейза про юную девушку: «Узкая талия и мячики под кофточкой». Он думал о том, что этим вечером весь мир оплакивает погибших под руинами людей, которые уже никогда не споют, не полюбят, не наденут перед зеркалом новую одежду, не поцелуют детей, не уснут сладко в постели. Герману покрывается потом при мысли об ужасной смерти несчастных, но всё равно снова и снова представляет себе мячики под вязаной кофточкой, которые ему не суждено ласкать.