Цусима. «Помни войну» - стр. 11
– Зачерпни кружечкой, но так, без фанатизма – на донышке, грамм на полста, не больше, полчарки, я хотел сказать. И себе плескани в другую кружку на чарку – негоже, если мой вестовой опьянеет! Хотя нет – удвой дозы – мне на чарку, тебе на две.
– Мы ведь не без понимания, Дмитрий Густавович, чарка само то, все остальное от лукавого будет. Запах ядреный, как у самогона, что двойной перегонки, сахаром дюже шибает – аж во рту сладко стало.
Вестовой радостно приговаривал еще какие-то слова, но в матросские кружки налил рома столько, как было указано – глаз-алмаз, и опыт определенный чувствуется. Фелькерзам не стал принюхиваться к рому, что он не видал в своей жизни разных алкогольных напитков, а просто жахнул фактически полстакана спирта одним глотком.
– Ой-е!
По пищеводу к желудку вниз потекла «огненная река», а когда скатилась вниз, полыхнула вспышкой невероятной боли, от которой в глазах потемнело. Фелькерзам застонал, не сдержавшись, но тут совершенно внезапно болевой спазм исчез и стало невероятно благостно – коньяк такого эффекта не производил, все же оставались болезненные ощущения. А тут, будто все нарывы внутри разом выдавили и продезинфицировали.
– Налей еще, – только и смог прохрипеть адмирал, отдышавшись. – Только полчарки плесни, а то многовато будет. А тебе хватит – вон, как у тебя морда побагровела, прикуривать можно!
– Так больно ядреный этот ром, ваше превосходительство, аж горло перехватило – ни вздохнуть, ни пер… Ой, не то слово!
– Да уж, гадить и «злые ветры» пускать потом будем. Вот что, Федор, тряпицу чистую намочи ромом, да меня оботри с ног до головы. Запашок от меня нехороший идет, мертвечиной прямо прет, если откровенно сказать. И… Спасибо тебе, что как с ребенком со мной возишься. Но пусть лучше от адмирала ромом пахнет, чем ожившим трупом. Ведь так, Федор, запах от меня именно такой идет?!
Фелькерзам посмотрел на матроса, тот ответил ему прямым и бесхитростным взглядом. Даже головой мотнул, подтверждая, что запах действительно тот еще – заживо умирающего человека. Покряхтел, но не стал молчать, рубанул честно:
– Вонь ядреная, ваше превосходительство. Я попривык, а другим тягостно. Но матросы и не такое перетерпят, у них на вас все надежды сейчас, что из гиблого места корабли выведете. Счастливцем считают – «Наварин» ведь от двух торпед уцелел, говорят, что вас они испугались.
– Меня, меня – не сомневайся. Так что пусть меня дальше за запойного адмирала принимают, чем за покойного. Сменное белье переодеть нужно, новую рубашку надеть – эта вся мокрая от пота. Да китель в порядок привести, портянки сменить, да сапоги почистить до блеска – негоже адмиралу грязнулей на мостике стоять!
– Так это мы разом – все в чемодане наготове давно. Ромом оботрем, затем водицей – а то кожа липкой будет – вот и чистым станете. А сапоги и мундир в порядок приведут со всем тщанием, когда я вашим превосходительством заниматься буду.
– Ты что – денщиками обзавелся?
– А как же! Аж тремя, Бруно Александрович приставил к вам, чтобы догляд имели. Экипаж, почитай, удвоился, матросов пристраивать нужно, а то без занятия одуреть могут.
– Барон прав – лишние подготовленные расчеты и кочегары не помешают, – мотнул Фелькерзам головой и встал с койки, отдаваясь грубым ладоням вестового, что стал с него ловко снимать пропотевшую и грязную одежду. И в голову пришла неожиданная мысль, что теперь он знает, чем занять с пользой для дела экипажи погибших кораблей. И если о том сразу сказать, то смуту в умах избежать можно будет.