Cоветская повседневность: нормы и аномалии от военного коммунизма к большому стилю - стр. 3
Однако мое возвращение к уже затрагивавшимся проблемам вызвано и желанием расширить временные рамки повествования. Проявление дихотомии «норма/аномалия» в повседневной жизни предполагается рассмотреть, не ограничиваясь периодом 1920–1930-х годов. В новом варианте книги затронуты проблемы норм и аномалий повседневности периода военного коммунизма, а также эпохи послевоенного сталинизма. Расширение хронологических границ во многом связано с необходимостью осмысления понятия большого стиля. Имеющее на первый взгляд отношение к сфере архитектуры, искусства и литературы, оно все чаще используется для изучения авторитарных и тоталитарных режимов как объектов историко-антропологического описания12. Будучи калькой с классического определения образного строя архитектуры, изобразительного и прикладного искусства Франции второй половины XVII столетия, эпохи Людовика XIV, советский большой стиль, связанный с эпохой сталинизма, демонстрировал могущество некой почти абсолютной власти, ее пышность и помпезность, под его воздействием формировалась специфика повседневности, ее нормы и аномалии. Бытовые реалии большого стиля, зародившиеся в конце 1930-х годов, получили специфическое развитие после окончания Великой Отечественной войны в рамках имперского сталинизма. Одновременно я постараюсь осветить и не поднятые в книге 1999 года вопросы (подробнее см. в главе 1 части I).
Как человек пока еще здравомыслящий, я стараюсь учесть в новом тексте не только современные достижения коллег, которые за эти 15 лет написали достаточное количество трудов, в той или иной степени связанных с проблемами повседневности, но и важные замечания, мелькавшие в разного рода рецензиях. В первую очередь это касается языка книги: он по возможности облегчен. Я стараюсь в меру своих способностей позаботиться о «читабельности» текста, придав ему жанр фундированных исторических очерков, основанных на использовании часто впервые вводимых в научный оборот документов, извлеченных из фондов архивов (см. Примечания). Кроме того, в новом варианте книги будет широко использоваться такой вид исторических источников, как литературно-художественный нарратив, созданный в 1920–1950-х годах. Попутно замечу, что для облегчения языка книги я буду использовать следующие синонимы понятия «норма»: стандарты, устои, каноны, регламенты – и понятия «аномалия»: отклонения, патологии, девиации.
И наконец, самая веская причина возвращения к проблеме повседневности в контексте дихотомии «норма/аномалия». Советская власть просуществовала более 70 лет. Но означает ли это, что повседневная жизнь все эти годы была действительно советской, то есть полностью определяемой воздействием нормативных и нормализующих суждений власти партии коммунистов и реалий социалистической экономики? Что скрывается под термином «советскость» применительно к структурам повседневности и можно ли считать практики обыденности, быта в условиях централизованного планового хозяйства и однопартийной политической системы, гарантировавшей господство коммунистической идеологии, нормой? Конечно, эти проблемы необходимо рассматривать в рамках всего периода существования СССР. Однако мне представляется, что корректным в данном случае будет и проведение исследования, выявляющего черты «советскости» как нормы или аномалии городской повседневности (ведь именно ее стилистика в ХХ веке определяла закономерности культурно-бытового развития общества в целом), на материалах 1920-х – середины 1950-х годов. Одновременно следует сказать, что модель повседневной жизни городского населения будет построена без учета специфики быта в период Великой отечественной войны, системы ГУЛАГа и отдельных национальных республик. И все же перечисленные ограничения не помешают восстановить основные характеристики дихотомии «норма/аномалия» в ее антропологическом контексте. Хронологические рамки книги будут охватывать, по сути дела, три периода истории советской государственности: военный коммунизм, новую экономическую политику и время сталинизма. Рассмотрение бытовых реалий в пределах более чем тридцати лет даст возможность приблизиться к пониманию феномена советской повседневности, а также ее характеристик в контексте сочетания элементов нормы и аномалии.