Con amore. Этюды о Мандельштаме - стр. 22

История, казалось, развернулась перед поэтом своей правдивой – и потому своей ужасной – стороной. Новая власть еще не таилась и не лукавила, а говорила, что думала, и делала, что говорила, – сколь бы зловеще это ни звучало, как например, «расстрел заложников».

Первые послереволюционные годы – годы скитаний по российским и украинским столицам, по врангелевскому Крыму и меньшевистской Грузии – стали настоящею «сменою вех» в поэтическом развитии Мандельштама. Как же отличаются протяжные и взволнованные, словно морской солью пропитанные, стихи «Tristia» от сухих, сдержанных и безукоризненно отделанных стихотворений «Камня»!

«Камень» – вот книга, уже своим названием претендующая на то, чтобы быть акмеистическим манифестом. Мандельштам колебался и даже анонсировал в качестве титула своей первой книги «Раковину», что невольно перекликалось с гумилевскими «Жемчугами».

И не так уж и важно, подсказал ли ему новое название Гумилев или он сам остановился на этом заголовке. Важно, что именно мандельштамовский «Камень», сорвавшись с заоблачных тютчевских высот, скатился в мистическую и безъязыкую символистскую долину и по праву лег в вещественное основание акмеизма. Преодолев «затверженность природы», камень, он же Логос, возжаждал бытия и, как бы расколдовавшись, заговорил. Языком же камня – членораздельным и высоким – оказались архитектура и урбанизм, городская жизнь.

Отсюда пафос зодчества и строительства, столь знаменательный для «готических» стихов периода «Камня». Отсюда же и мандельштамовское уважение к сальерианскому полюсу искусства – то есть к мастерству, к ремеслу, к прекрасной вещи и наконец к «физиологически-гениальному средневековью» – эпохе, когда все это было в особенной чести.

«Как он упал?..» – вопрошал Тютчев о камне в своем «Problème». И Мандельштаму явно по душе второй из предложенных вариантов ответа – активный и деятельный: «…низвергнут мыслящей рукой»! В понимании Мандельштама, в основание своей поэтики акмеисты сознательно кладут Логос как осмысленное слово, чем и отличаются и от символистов с их сверхсмысленной музыкой, и от футуристов с их бессмысленной заумью. А раз так, то именно камень и есть то «слово», что просится «в “крестовый свод” – участвовать в радостном взаимодействии себе подобных», «бороться с пустотой», «гипнотизировать пространство»…

Синдики могли сколько угодно теоретизировать себе в «Аполлоне» и задвигать «Утро акмеизма», но вещным доказательством бытия акмеистической группы были не обнявшееся с «Ивой» «Чужое небо», а именно «Камень» Мандельштама!

Вот книга, выход которой оправдывал существование и даже название издательства «Акмэ» Михаила Лозинского, выпускавшее еще и акмеистический журнальчик-тетрадку «Гиперборей». «Камень» вышел в апреле 1913 года, весь его ничтожный тираж (всего 300 экземпляров!) был напечатан на средства автора, то бишь на деньги отца, и сдан на комиссию в книжный магазин М.В. Попова-Ясного на Невском проспекте.

В первый «Камень» вошло 23 стихотворения – хотя и датированных, но расположенных не в хронологической последовательности. Но, начиная со второго издания «Камня», хронология стала излюбленным принципом композиции поэтических книг Мандельштама. Это издание вышло в декабре 1915 года (на титульном листе указан 1916 год) тиражом 1000 экземпляров и включало уже 67 стихотворений, написанных в 1908 – 1915 годах. С.П. Каблуков, секретарь Религиозно-философского общества и близкий друг Мандельштама, его ментор, записал в своем дневнике от 30 декабря 1915 года: «