Чужие - стр. 89
Он не стал читать:
– Вы не понимаете, дорогая леди. Меня не пугает судебное преследование. С учетом моего возраста и черепашьей скорости судов я не доживу до приговора. Но мозг – деликатный механизм, и если что-то пойдет не так, если я приведу вас к срыву, то я наверняка буду гореть в аду.
– Если вы мне не поможете, если мне придется лечиться много месяцев и потерять уверенность в будущем, срыв все равно произойдет. – Джинджер повысила голос, изливая все свое разочарование и ярость. – Если вы отошлете меня, оставите на милость друзей, исполненных благих намерений, отдадите Гудхаузену, то мне конец. Клянусь вам, для меня это конец. Я так больше не могу! Если вы мне откажете, то все равно понесете ответственность за мой срыв, потому что могли его предотвратить.
– Простите меня, – сказал он.
– Пожалуйста!
– Я не могу.
– Вы бесчувственный черный мерзавец, – сказала Джинджер, испугавшись своих слов еще до того, как произнесла их. Его добродушное маленькое лицо скривилось от обиды. Джинджер почувствовала себя уязвленной и пристыженной. – Простите. Простите меня.
Она поднесла руки к лицу, сложилась пополам в своем кресле и заплакала.
Джексон подошел к ней:
– Доктор Вайс, пожалуйста, не плачьте. Не впадайте в отчаяние. Все будет хорошо.
– Нет. Никогда не будет, – сказала она. – Как было, уже никогда не будет.
Он нежно оторвал ладони Джинджер от лица, дотронулся пальцем до ее подбородка, приподнял голову девушки так, чтобы она смотрела на него. Потом улыбнулся, подмигнул, показал ей пустую руку, а потом, к ее удивлению, вытащил монетку в четверть доллара из ее правого уха.
– Успокойтесь. – Пабло Джексон похлопал ее по плечу. – Вы объяснились. У меня определенно не âme de boue, не душа из грязи. Слезы женщины могут тронуть мир. Думаю, это неправильно, но я сделаю, что смогу.
Джинджер не перестала рыдать, напротив, предложение помощи вызвало новый поток слез. Но теперь это были слезы благодарности.
– …Вы погрузились в глубокий сон, глубокий, очень глубокий, совершенно расслаблены и будете отвечать на все мои вопросы. Вам ясно?
– Да.
– Вы не можете отказать мне в ответе. Не можете отказать. Не можете.
Пабло уже затянул шторы на трехсекционном эркерном окне и выключил весь свет, кроме лампы рядом с креслом Джинджер Вайс. Янтарные лучи падали на нее, делая волосы похожими на золотые нити и подчеркивая неестественную бледность кожи.
Он встал перед Джинджер и вгляделся в ее лицо. В ней была хрупкая красота, изящная женственность, но еще и громадная сила, почти мужская: le juste milieu – золотая середина, идеальный баланс, характер и красота не уступали друг другу.
Глаза девушки были закрыты и чуть-чуть двигались под веками, что указывало на глубокое погружение в транс.
Пабло вернулся в кресло, стоявшее в тени, за границей янтарного света из единственной горящей лампы, сел, закинул ногу на ногу.
– Джинджер, почему вас испугали черные перчатки?
– Не знаю, – тихо ответила она.
– Вы мне не можете лгать. Вы понимаете? Вы ничего не можете утаивать от меня. Почему вы испугались черных перчаток?
– Не знаю.
– Почему вы испугались офтальмоскопа?
– Не знаю.
– Почему вы испугались слива?
– Не знаю.
– Вы знали человека на мотоцикле на Стейт-стрит?
– Нет.
– Тогда почему испугались его?
– Не знаю.
Пабло вздохнул: