Чужие - стр. 88
– А почему они обращаются к вам? Разве в полицейском департаменте нет психиатров, владеющих гипнозом?
– Конечно есть. Но психиатры – не гипнотизеры. Они не специализируются на этом. Я всю жизнь проводил исследования, разрабатывал собственные методики, часто дающие результат там, где обычные техники бессильны.
– Значит, вы спец по гипнозу.
– Верно. Даже спец среди спецов. Но почему вас это интересует, доктор?
Джинджер сидела, положив руки на сумочку, которая покоилась на ее коленях. По мере того как она рассказывала Пабло Джексону о своих приступах, ее пальцы сжимали сумочку все сильнее и сильнее, пока не побелели костяшки.
Непринужденные манеры Джексона сменились острым интересом, возмущением и озабоченностью.
– Бедное дитя! Бедная, бедная девочка! De mal en pis – en pis! От плохого к худшему и к еще худшему! Как это ужасно. Подождите здесь. Не шевелитесь.
Он вскочил с кресла и поспешил прочь из комнаты.
Вернулся он с двумя стаканами бренди. Джинджер поначалу отказалась:
– Нет, спасибо, мистер Джексон. Я почти не пью. И уж конечно, не в такой ранний час.
– Зовите меня Пабло. Сколько вы спали сегодня ночью? Совсем немного? Вы не ложились почти всю ночь, проснулись уже давно, для вас это не утро, а середина дня. Почему бы не выпить в середине дня, а?
Он вернулся в свое кресло. Несколько секунд оба молчали.
Потом Джинджер сказала:
– Пабло, я хочу, чтобы вы загипнотизировали меня, вернули меня в то утро двенадцатого ноября, в кулинарию Бернстайна. Я хочу, чтобы вы задержали меня в этом промежутке времени и безжалостно допросили, пока я не объясню, почему вид тех черных перчаток привел меня в такой ужас.
– Невозможно! – он отрицательно покачал головой. – Нет-нет.
– Я могу заплатить, сколько…
– Дело не в деньгах. Деньги мне не нужны. – Он нахмурился. – Я иллюзионист, а не врач.
– Я уже была у психиатра, говорила об этом, но он отказался.
– Вероятно, у него были свои резоны.
– Он считает, что для гипнотической регрессии пока еще рано. Он признает, что такая терапия может указать на причину моей паники, но говорит, что есть риск допустить ошибку: я еще не готова посмотреть правде в лицо. Говорит, что если я раньше времени столкнусь с источником моих тревог – это может привести к… нервному срыву.
– Видите? Он знает лучше. Я влезу не в свое дело, вот и все.
– Ничего он не знает! – настаивала Джинджер, взбешенная воспоминанием о недавнем разговоре с психиатром: его снисходительный тон привел ее в бешенство. – Или знает про других пациентов, но не про меня. Я не могу больше так жить. Гудхаузен решится на гипноз, может быть, через год, но я уже сойду с ума и не получу от регрессии никакой пользы. Я должна взять эту проблему за горло, взять ее под контроль, сделать что-то.
– Но вы, конечно, понимаете, что я не могу брать на себя ответственность…
– Постойте! – оборвала она его, отставляя стакан. – Я так и знала, что вы не захотите. – Она открыла сумочку, вытащила сложенный лист бумаги и протянула иллюзионисту. – Вот. Пожалуйста, возьмите.
Он взял бумагу. Пабло был на полвека старше ее, но его руки тряслись куда меньше.
– Что это?
– Подписанное освобождение от ответственности, свидетельствующее, что я пришла сюда в отчаянии. Эта бумага заранее оправдывает вас, на случай если что-то пойдет не так.