Чужбина - стр. 7
После положенного года траура старик Шмидт принял волевое решение:
– Будешь женой Николауса.
Младший сын, сидя в это время вместе со всеми за обеденным столом, даже поперхнулся от неожиданности.
Мать, видимо, была уже в курсе. Она всегда и беспрекословно подчинялась своему мужу и воспитывала детей в том же духе. В этот момент родительница лишь любезно похлопала сына по спине.
А что Мария? Она облегченно вздохнула и поспешила в свою комнату, чтобы снять траурное платье.
Вдова на выданье за закрытой дверью слышала, как между свекром и ее будущим мужем разгорелся отчаянный спор. Слов разобрать было невозможно, да она особо и не прислушивалась. Главное, что у нее снова появился интерес к жизни.
Николаусу пришлось смириться с волей родителей. У младшего Шмидта тогда еще не было на примете невесты, но чувство, что его в этот момент лишили чего-то светлого и большого, останется в душе и будет преследовать его всю жизнь.
А успевшая поправиться за годы одиночества Мария уже пригласила на дом пожилую Эмму Лейс, которая славилась в селе искусством шитья. Им предстояло перекроить свадебное платье от первого брака.
Нелюбимая, нелюдимая, неграмотная Мария всем на удивление через два года после второго замужества сумела забеременеть и родила сына. Николаус был удивлен, ибо он старался избегать близости с супругой. Разве что по пьяни.
Когда новоиспеченный папа впервые взял в руки своего наследника, у него в сердце неожиданно и приятно стало покалывать, а на душе становилось все теплее и теплее.
В ту минуту Николаус не только простил своему отцу брачный деспотизм, но и был чем-то ему благодарен. Ибо у него в руках сейчас билось маленькое сердце, частичка его самого. Он до последнего своего дыхания будет жить с любовью к сыну. Николаус и имя ему сам выберет: Давид – что у древних греков и евреев одинаково означает – любимец.
А вот Мария останется холодна к своему ребенку. Может быть, оттого, что роды были тяжелыми, а может, потому, что мальчик родился от мужчины, которому она была не нужна. Николаус хоть и чем-то походил на своего брата Франца, но он никогда не целовал, не гладил и не засматривался в ее глаза, как это делал ее первый муж. Николаус так поступал сейчас только с появившимся на свет младенцем. Безумная зависть заполнила сердце и душу молодой матери.
Когда Давиду было всего-то два годика, он однажды в кузне схватил своими пухленькими ручонками небольшой молоток и с детским визгом начал стучать по металлическому пруту.
– Давай, Давидхен! Бей, Давидушка! – орал счастливый отец, да так громко, что его, наверное, могли услышать на другом берегу Волги: – Пусть каждый Шмидт в своем гробу почует силушку новорожденного кузнеца!
И действительно, уже в десять лет Давид выделялся среди ровесников. Под стать родителю сын кузнеца был шире их в плечах и намного сильнее. Он напоминал не подростка, а румяный пряник – квадрат квадратом. У него и ладони рук были прямоугольные и крепкие как боек молотка. В этом возрасте мальчик самостоятельно на отцовском амбоссе (том самом, который почти полтора века назад привез Вольфганг из Германии) впервые отковал гвоздь для подковы.
Соседские мальчишки охотно дружили с Давидом. Он был справедлив и не заносчив, покладистого характера и всегда их защищал. И не только от бездомных злющих псов, но мог дать отпор даже более взрослым подросткам с соседней улицы. Ростом Давид, правда, не удался.