Чужбина - стр. 27
Через пару часов, не дождавшись возвращения Марии-Магдалены, пленники выбрались из погреба и гуськом между грядок огорода направились к дому. Кругом царила тишина.
В доме стоял терпкий запах папирос. Лучи заходящего солнца, сквозь окно наполнив комнату красным светом, высвечивали плавающие в воздухе слои табачного дыма. Странно, ведь в семье никто не курил. На столе стояли стаканы и пятилитровая бутыль из-под самогона, валялись остатки зеленого лука и надкусанные огурцы.
Марию-Магдалену они нашли в спальне, сидевшую на краю кровати в остатках разорванной одежды. Ее длинная, всегда красиво уложенная на голове коса сбилась на бок и на половину распустилась. Руки и грудь были в крови. Она прижимала к животу окровавленную подушку. Белоснежная постель была тоже усеяна алыми пятнами. Отрешенный взгляд Марии-Магдалены упирался в пол комнаты.
– Больно-то как! – тихо причитала она. – Как же больно!
От сдавливаемого рыдания дрожали ее опустившиеся плечи.
– Маля, забери младших отсюда, – потребовала бабушка.
– Ждите нас на кухне! – приказала другая, закрывая за ними дверь спальни.
Сестренки и Мартин, как бы понимая, что в дом нагрянуло несчастье, вели себя тихо. Никто не вспомнил о еде, все сидели молча. Амалии в эту минуту очень захотелось их всех обнять и, как это делала мама, поцеловать каждого в лобик. Но она воздержалась, потому что побоялась, что сама заплачет.
Старшая сестра лишь нежно поправила волнистую белокурую челку Мартина. Братишка спал на скамейке, скрутившись в бублик и положив головку на ее колени.
– Как же не вовремя ты родился! – повторила мамины слова Амалия. Вмиг повзрослевшая, она отчетливо понимала, что уже никогда не будет как раньше…
Через некоторое время забегали бабушки. То за водой, то за корытом. В одно мгновение повеяло холодом. Это бабушка Эмма пронесла мимо них лед. Потом все снова затихло. Лишь было слышно, как тикают стрелки настенных часов.
Амалия не знала, что можно спать сидя. Вернее, ей этого до сих пор не приходилось делать. Оказывается, можно. Вот только потом все болит и кости ломит. От этих неудобств она, видимо, и проснулась. Уже светало. Были бы целы на деревне петухи, они наверняка в эти минуты воспевали бы начало нового дня. Но их давно всех съели. Другие же пернатые, соловьи да жаворонки, напуганные громом последних перестрелок, тоже помалкивали.
Амалия осторожно встала. Стараясь не разбудить братика, она подсунула ему под голову вместо своей коленки рядом лежащий на скамейке отцовский рюкзак.
– Папа вернулся! – догадалась девочка и всплеснув от радости руками, бросилась в открытые двери родительской спальни.
На белоснежной постели лежала Мария-Магдалена. Она тоже была во всем белом. С обеих сторон кровати сидели на стульях бабушки. У изножья на коленях стоял сгорбленный отец.
– Прости! – то и дело повторял он, всхлипывая и скручивая в руках фуражку.
– Мама! – успела выкрикнуть Амалия. Вокруг нее вдруг все поблекло и понеслось с неимоверной скоростью в карусельном вихре. Она без сознания упала у запачканных в болотной тине сапог Георга.
Позже ей объяснят, что мама умерла от двух ножевых ранений в живот…
В глубоком трауре справили и девять, и сорок дней, и годовщину смерти Марии-Магдалены. Время шло, а атмосфера семейной жизни никак не хотела возвращаться в их дом. Казалось, что вместо мамы к ним навсегда поселились полумрак и холод, хотя, как и раньше, зажигали фильтровые лампы и топили печь. Однако уже давно не было слышно в родных стенах беззаботного детского смеха. Отец искал утешение в работе. Он почти все время пропадал в поле или в хлеву. Часто оставался там и ночевать. В доме ему все напоминала о погибшей супруге.