Чужая. За гранью безумия - стр. 20
Теперь, оставшись в одиночестве, я позволила вспомнить каждый удар, который нанесли мне события этого дня. Ненависть в глазах матери. Ее презрение и гнев. И липкие взгляды человека, сломавшего мою жизнь и попытавшегося провернуть подобное с моей сестрой.
Семён Леонидович был слишком занят документами, Лукашин пристально следил за мной, поэтому кое-что наверняка ускользнуло от их внимания.
Он наблюдал за присутствующими. Строил догадки и делал выводы. Он оказался в ловушке и злился.
Потому что в прошлый раз ему сошло с рук. Это мне нужно было бояться, мне пришлось бежать и скрываться.
В какой-то момент я настолько боялась его преследования, что бабушке пришлось установить в квартире вторую дверь и сменить замки на более надежные. А после переезда в Ростов я купила шокер, перцовый баллончик и тревожную кнопку, потратила кучу денег на защиту съемной квартиры и тщательно следила, чтобы мое лицо нигде не мелькало.
Парик и маска на заездах были вовсе не для того, чтобы про мой «секретик» не узнал Дима. Я опасалась другого — что кто-то из моего окружения сделает фото или снимет ролик, выложит в сеть, и это увидит он.
Я сбежала из дома, скрывалась и пряталась, а он, как оказалось, продолжил спокойно жить. Я готовилась защищаться, зубами выгрызать свою безопасность, а он просто выбрал новую жертву.
Но в этот раз все изменилось. Вчера его избили до полусмерти, поверив мне с первого взгляда, а уже сегодня он столкнулся с тем, что лишился всего.
Почти всего.
С ним осталась мать. И этого я понять не могла, как бы ни пыталась. Ладно, она не поверила мне, но… Почему у нее ничего не дрогнуло, когда о выходках мужа заявила и вторая дочь?
Она настолько слепо любит его? Или боится? Почему она хотела уехать с ним втайне от меня? Почему не попросила о помощи сегодня? Почему, блядь, не выгнала его вчера?
Зло стирая с лица воду, смешанную со слезами, я грызла губы, сдерживая в себе эти вопросы. Какой смысл озвучивать их, если ответов не получить?
Все было в ее глазах, на ее лице. Она ненавидела меня. Мысленно проклинала и, очевидно, неоднократно уже пожелала смерти.
Это обескураживало, причиняло боль и… отрезвляло.
Возможно, именно в тот момент, когда увидела в ее глазах все неприкрытые эмоции, я и осознала максимально четко — у нас с Симой больше никого не осталось. Отныне мы сами по себе и сейчас я — единственный человек, который может позаботиться о сестре.
Осталась малость. Наладить контакт, потому что все утро Серафима хоть и была рядом, но общалась очень скованно, найти для нее школу, обеспечить всем необходимым и вырастить из нее достойного, мать его, человека.
Мы — сироты при живых родителях.
Я несколько раз прошептала последнюю мысль, словно вколачивала ее себе в голову. Еще немного посидела, позволяя телу унять дрожь и всхлипы. Встала, убавила поток воды и принялась мыться, аккуратно растирая ароматный гель из маленького флакона.
Вопреки тому, что нестерпимо хотелось содрать кожу, выполоскать из нутра прошлое и собрать себя заново из кровоточащих осколков, я старалась сохранять спокойствие.
Я годами позволяла родителям уничтожать, унижать, убивать себя. Но всему рано или поздно приходит конец. И если я до сих пор жива и способна трезво мыслить, пора брать себя в руки и больше никогда не оглядываться назад.