Размер шрифта
-
+

Чужак - стр. 66

Карине стало не по себе. Она всегда слышала, что древляне дикие и жестокие, что скорее звери они в людском обличье, которыми матери пугали детей. Но сейчас, глядя на то, как бабы белят холсты – скатывают, намачивают, а потом вновь расстилают на солнце, она постепенно успокоилась. Бабы как бабы. Да и заговор в работе поют так слаженно, так понятно:

Ах ты, ясное солнце,
Ты, лучик поспелый,
Подари мне свой светик
На мой плат белый-белый.

Вновь рядом потянуло дымком, ароматом наваристой ухи. И старческий голос окликнул ее:

– Ну что, очухалась, девка? Крепко же тебя исполох пробрал. До полудня владел твоим серденьком.

Она увидела подходившего к ней старика. Старик как старик, пусть и древлянин. Ничего страшного, нелюдского в нем не было. Седая борода торчком, серая, в заплатах, рубаха до колен, портки из дерюги. Только припадал на одну ногу, на ту, где из штанины торчала обструганная деревяшка вместо ступни.

Старик проследил за ее взглядом.

– Меня так все и зовут – дед Деревяшка. Было у меня некогда другое имя, еще когда я воякой лихим слыл. Да не помог мне Перун в бою, отсекли мне резвую ноженьку. И помер бы, да только Жива[71] сжалилась надо мной, не дала истечь кровью. Но в бой больше не хожу. Стряпаю, когда надо. Идем-ка, девка, я тебя своим варевом угощу. Может, ты, как всякая хозяйка, и посоветуешь чего.

Ну не говорить же Карине, что она стряпуха такая же, как из Деревяшки теперь воин. Да не хотелось огорчать неожиданно приветливого древлянина. Уха же у него была знатная – наваристая, густая, с кусочками разваренной рыбы, с пряной зеленью. Может, только малосольна малость. И когда Карина, чтобы хоть как-то показать свои познания, заметила это, дед только махнул рукой.

– Соли-то и впрямь маловато. Но после набега, какой Мутьян ноне учинил на Днепре, не скоро древлян на торги пустят. Вот и приходится соль беречь.

«Конечно, с торгами им теперь будет туго», – с каким-то злорадством подумала Карина, вспоминая пережитый ужас. А ведь как хорошо плыли. Купец новгородский, взявший ее на корабль, был услужлив, как боярыню какую обхаживал. Не бескорыстно, конечно, все поглядывал плотоядно, ждал, когда красивая баба добром отплатит. Она же сторонилась его, обещая, что как прибудут они в Киев-град, то за нее родич, певец Боян, рассчитается. Расплатился бы Боян или нет, она не ведала. Но в Киев все же добраться решила. И Збуд покойный советовал, да и надеялась, что Торшу ненаглядного там встретит. А теперь вот… Рабой наверняка сделают древляне.

Дед Деревяшка не без удовольствия поглядывал, как девица ест его уху.

– Ишь, как уминаешь, – говорил довольно. – Значит, совсем отпустил тебя исполох.

– Да не было у меня никакого исполоха, – сказала Карина.

Она всегда презирала тех, кто за исполох прятался. Вроде как вселяется в тебя исполох безумный, вот и глупят люди, дурня валяют. Добрая оплеуха обычно такого враз от исполоха излечивает. Или ковш воды холодной в глаза.

Но старый древлянин так не думал.

– Был исполох, как же иначе. Тебя вон еще ночью варяг на руках принес. И голубил, и по щекам мокрыми ладонями хлопал, а ты только стонала, глазами мутными глядела да вновь в забытье впадала. Я и посоветовал ему, варягу-то, оставить тебя на время. Исполох, он что – ему покой нужен. Тогда, может, и попустит.

Страница 66