Чудодей - стр. 2
Все порождения чуди — от мелких чудиц до огромных чудовищ — оставляли после себя характерные следы. На всех на них чудь лежала плотным слоем и в момент резкого движения слетала — с кого просто осыпалась пылью, с кого слезала ошметками, стекала каплями или рассыпалась во все стороны острыми сверкающими иглами. Свойства ее от вида и формы совершенно не зависели, вот только твердые и крупные частицы собирать было не в пример легче. Хотя мне лично жаловаться не приходилось — всю самую сложную работу делал для меня Батаня. И именно благодаря ему мои запасы чуди не приходилось пополнять путем долгой и сложной охоты на опасных чудовищ.
Сегодня же я планировал поживиться. То, что осталось от бедной девушки… Накрыть ее надо, что ли? Вот только чем… Не собственным же тулупом. Ладно, Староста пришлет потом людей. Главное — сотворить с ней такое мог только кто-то крупный. Волколак, леший или взрослый матерый ляд. А значит, и чудь с них осыпалась щедро. Даже странно, что со всего леса еще не сбежались духи послабее, чтобы собрать бесхозное богатство. Или…
Я нахмурился. Сколько я ни вглядывался в траву, сколько ни ходил по поляне туда-сюда, но так и не нашел ничего крупнее той капли на кленовом листе — вот только та была размером с лесной орех, не больше, и легко поместилась в моей табакерке, приспособленной для быстрого сбора чуди.
Та же чудь, что была рассыпана на поляне, не была результатом нападения — она копилась тут естественным путем, словно хвойный опад под деревьями или пыль на печной полке.
— Да кто же тебя убил-то?.. — спросил я у мертвой девушки с досадой.
Растащить чудь лесные обитатели просто не смогли бы — в лесу духи сильные, здоровые. Так, по мелочи отщипнут, прилепят на шкурку, да пойдут мимо. А из деревни никто добраться бы не успел, даже если бы осмелился. Получалось одно из двух: либо девушку убивали медленно, не делая резких движений, либо сотворившее это чудище было истощено, и чуди на его теле было так мало, что держалась она намертво.
Я посмотрел на Батаню. Он уже радостно резвился на полянке, собирая чудь, как мокрая тряпка — рассыпанную по столу муку. Я же вернулся к девушке. Раз очевидных для чудодея следов найти не удалось, стоило попробовать найти следы, очевидные для простого человека. Ну то есть как “найти”... Искать ничего не пришлось — все было, так сказать, на поверхности. Ужасные раны на гладкой коже были не рваными, не кусанными, а какими-то будто резаными. Я видел такое очень давно, еще во время обучения, когда чудь открывала мне тайны этого мира со всей его красотой и жестокостью.
В том мире чуди уже почти не осталось, ее приходилось брать с собой в тяжелых серебряных крынках — ни другой какой металл, ни хорошо обожженная глина, ни даже отличное прозрачное иномирское стекло не могли удержать ее в плену достаточно долго. Но мир без чуди не означал мира без чудовищ, вот только раны они наносили не когтями или зубами, а хорошо заточенными ножами с чересчур тонким лезвием и с ручкой из неприятного искусственного материала. Хотя, по правде, все в этом мире было каким-то неприятным, отталкивающим. И при том странно притягательным. Настолько, что я провел там много времени. Слишком много.
На всякий случай я еще раз обошел не только саму поляну, но и углубился в лес. Там тоже не было никаких следов крупных чудищ, да я их уже и не искал. Теперь меня интересовали следы в осевшей на травах да кустах чуди. Более размытые, рваные, без четких очертаний и краев, они все равно были похожи на те, что оставляют копыта да лапы в рыхлом снегу. Лесная косуля, вепрь, заяц, лиса, молодой лось — их следы я различал прекрасно, хоть не был ни охотником, ни следопытом. А вот зверя покрупнее не разобрать. То ли медведь, то ли корова заблудшая, то ли человек. А может, и вовсе песья стая догонялки затеяла да стрясла тут все с веток, словно Хозяин Леса продирался. Верно Староста сказал — больно хоженые тут места. Кто угодно ошиваться может, хоть зверь, хоть ребенок заигравшийся, хоть