Чудо - стр. 31
Монахиня вновь исчезла в спальне, оставив дверь приоткрытой.
Либ как раз снимала плащ, когда со двора вошел с охапкой торфа Малахия О’Доннелл.
– Миссис Райт…
– Мистер О’Доннелл…
Он свалил торф у огня, потом повернулся, чтобы уйти.
Либ не забыла спросить его:
– Скажите, есть тут где-нибудь напольные весы, чтобы я взвесила Анну?
– Нет.
– Тогда как же вы взвешиваете скот?
Малаки почесал багровый нос:
– На глазок, думаю.
Из спальни послышался детский голос.
– Она уже проснулась? – с просиявшим лицом спросил отец.
Пройдя мимо него, миссис О’Доннелл вошла к дочери в тот момент, когда оттуда вышла с сумкой сестра Майкл.
Либ двинулась вслед за матерью, однако отец поднял руку:
– Вы хотели спросить… еще о чем-то.
– Разве?
Либ уже следовало находиться рядом с ребенком, чтобы не было промежутка между сменой одной сестры и следующей. Но она не могла взять и уйти во время разговора.
– О стенах. Китти сказала, вы спрашивали про них.
– О стенах, да.
– Туда кладут немного… навоза вперемешку с глиной. А для связывания – вереск и шерсть, – сказал Малахия О’Доннелл.
– Шерсть – неужели?
Либ скосила глаза в сторону спальни. Может ли этот явно находчивый мужик быть подсадной уткой? Могла ли его жена зачерпнуть немного еды из котелка, прежде чем метнуться в спальню к дочери?
– И кровь, и капля пахты, – добавил он.
Либ уставилась на него. Кровь и пахта – как приношение на некий примитивный алтарь.
Когда Либ наконец попала в спальню, то нашла там Розалин О’Доннелл, сидящую на маленькой кровати, и Анну на коленях подле матери. За это время девочка вполне успела бы проглотить пару лепешек. Либ кляла себя за нелепую вежливость, которая заставила ее болтать с фермером. А также и монахиню за то, что так быстро улизнула. Учитывая, что накануне вечером Либ осталась на чтение молитв, неужели монахиня не могла задержаться утром на минуту? И более того, та должна была дать Либ, как более опытной медсестре, полный отчет о ночной смене.
Анна говорила тихим, но ясным голосом. Непохоже было, что она минуту назад запихивала в себя еду.
– Он пребывает во мне, а я пребываю в Нем.
Эти строчки напоминали стихи, но, зная ребенка, можно было догадаться, что это Священное Писание.
Мать не молилась, а лишь кивала, как обожатель на балконе.
– Миссис О’Доннелл, – обратилась к ней Либ.
Розалин О’Доннелл приложила палец к сухим губам.
– Вы не должны здесь находиться, – сказала Либ.
– Неужели мне нельзя поздороваться с Анной? – Розалин О’Доннелл наклонила голову набок.
Анна с непроницаемым лицом и виду не подала, что слышит.
– Только не так, – с расстановкой произнесла Либ, – без одной из сестер. Вы не должны врываться в комнату Анны раньше нас или иметь доступ к ее вещам.
Ирландка поднялась с упрямым видом:
– И какая мать не захочет помолиться с собственным дорогим чадом?
– Вы, безусловно, вправе приветствовать ее утром и вечером. Это все для вашего блага, вашего и мистера О’Доннелла, – добавила Либ, чтобы смягчить последующие слова. – Но вы ведь хотите доказать свою непричастность к каким бы то ни было уловкам?
Вместо ответа Розалин О’Доннелл фыркнула. Выходя, она бросила через плечо:
– Завтрак в девять.
Оставалось еще почти четыре часа. Либ очень хотелось есть. Но на фермах свой распорядок дня. Надо было утром попросить хоть что-то у прислуги Райан в пабе – хотя бы корку хлеба.