Размер шрифта
-
+

Чудесная чайная Эрлы - стр. 12

Меня позорно, под конвоем, везли в участок.

Окна в карете были занавешены плотной пыльной тканью, и пахло внутри весьма неприятно.

Колеса скоро начали подпрыгивать и стучать – карета свернула на окраину, где мостовая не обновлялась уже много лет.

Чтобы не сверзиться на пол, пришлось ухватиться за щербатый край скамьи – для этого потребовалась акробатическая ловкость, учитывая, что мои запястья были скованы. Я скособочилась и почти уткнулась лицом в комиссарское плечо.

Руки дрожали, сердце холодили приступы ледяного отчаяния. Лишь иногда их сменяли проблески надежды на то, что скоро этот балаган так или иначе закончится.

– Госпожа Ингольф, над вашей головой есть кожаная петля. Ухватитесь за нее, будет удобнее, – посоветовал комиссар Расмус и поддержал меня под локоть, пока я нащупывала петлю и продевала в нее пальцы.

– Как только прибудем в участок, я сниму с вас наручники. Пока я обязан действовать по протоколу. Еще раз простите за неудобство.

– Если бы дело было только в неудобстве! – пылко сказала я. – Наручники – это унизительно. Все видели, как меня выводят из лавки, словно преступницу! Я ни в чем не виновата, комиссар. Лучше ищите подлинного преступника, не теряйте времени!

Комиссар тяжко вздохнул. В углу кареты на крючке болтался масляный фонарь, отблески света прыгали на лице Расмуса, рисунок теней постоянно менялся, отчего казалось, что комиссар злобно гримасничает. Но голос его был спокоен и вежлив.

– Вы знаете наши законы, госпожа Ингольф. Они гласят, что человек изначально виновен, пока не доказано обратное.

– Это ужасно несправедливые законы.

На тонких губах Расмуса мелькнула улыбка.

– Сделаю вид, что не слышал этого высказывания. Ведь его можно толковать как критику королевской власти. Прошу, госпожа Ингольф, будьте сдержаннее во время допроса. Не говорите ничего, что может усугубить ваше положение.

– Я ни в чем не виновата, – повторила я угрюмо.

– Если так, мы обязательно это докажем. Все будет хорошо, – вдруг добавил он почти ласково, но его слова меня не успокоили.

Закон наш – враг наш, говорила фонарщица Лилла. Комиссар Расмус – представитель закона, следовательно, мой враг. Хитрости ему не занимать, он пойдет на любые уловки, чтобы восторжествовать. Притвориться доброжелательным и понимающим ему ничего не стоит.

Да, следует быть осторожнее.

Карета остановилась, стихли топот и пыхтение Коптилки.

– Прибыли, – комиссар распахнул дверцу и помог мне выбраться.

Стоило ступить на неровную брусчатку, как по спине побежали мурашки от открывшегося зрелища.

Городская тюрьма.

Здание было новое, отстроенное лишь год назад хлопотами бургомистра. Но тюрьма есть тюрьма, хоть ты ее из мрамора возведи.

Ворота низкие, грязные – копоть садилась на все поверхности в Ферробурге за считаные часы. Дверь обита железом и усажена сверху остриями. Вход сторожат два полицейских Коптилки – массивные, приземистые, с толстостенными чугунками на плечах. Внутри чугунков шумит магическое пламя, дым поднимается в небо тяжелым черным облаком.

За Коптилками присматривал человек в полицейской форме, такой же неказистый и массивный. При виде меня он сочувственно охнул:

– Эрла! За что вас сюда, голубушка вы моя?

Когда он заговорил, я узнала в нем господина Олда, тюремного коменданта. В мою чайную он приходил не в форме, а в клетчатой рубахе и вязаной кофте – совсем другой человек, добродушный и говорливый! Он уважал легкомысленный жасминовый чай и был не прочь полакомиться шоколадными ватрушками.

Страница 12