Что скрылось во тьме? Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 16 - стр. 31
– Послушайте, – возбужденно заговорил Баснер. – Я всю ночь не спал. Думал. Как все это могло произойти. Мы говорили о фальсификации прошлого, просто говорили, и все. И вот… Я не понимаю: зачем? Почему Ада так поступила со мной?
– Простите, – прервал Купревич поток слов, понимая, что, если Баснера не остановить, он будет повторять одно и то же, как зацикленная компьютерная программа. С каждым повторением станет все больше нервничать, и закончится это срывом, рыданиями или чем-нибудь еще более неприятным и бесполезным.
– Простите, – повторил он, когда Баснер споткнулся на слове, – ваш паспорт с собой? Можно посмотреть? В самолете мне это не пришло в голову.
Баснер молча достал портмоне, раскрыл, долго в нем что-то рассматривал, хотя Купревич видел: паспорт лежал на самом виду. Наконец Баснер вытащил документ и протянул Купревичу.
Третья страница. «Married. Ada Basner-Teplitskaya».
Свою фамилию Ада оставила, присоединила к фамилии мужа.
– А ваш паспорт?
Купревич показал. Баснер долго изучал страницы, даже ощупал, будто хотел вырвать лист. Купревич выхватил документ из дрожавших пальцев и прижал к груди обеими руками.
– Зачем? Это глупо. Чего вы хотите добиться? Наследства у Ады нет. Никакого. Артистка.
Показалось Купревичу, или Баснер действительно произнес это слово с оттенком осуждения?
– Мы ведь интеллигентные люди…
Ну да. Неприкрытая просьба не бить морду. Неужели это желание написано у Купревича на лице?
– После свадьбы мы поехали в путешествие, – вспомнил Купревич. – Сергиев Посад, Кострома, Муром…
Баснер замотал головой.
– Нет! Киев. Минск, там у меня двоюродный брат.
– А в детстве Ада лежала в Седьмой детской больнице, когда у нее была корь…
– Да, палата выходила во двор-колодец, вызывавший у детей депрессию…
– Вы все еще не поняли? – спросил Купревич.
Баснер смотрел в потолок.
– Вы первый начали разговор о фальсификации истории.
Баснер дернулся.
– Именно! Все это, все, что вы говорите, – фальшивка! Я спрашиваю: зачем? Почему совпадает детство, а потом – все разное?
Купревич ответил не сразу. Подождал, пока у Баснера пройдет истерическая вспышка. Тот упорно отводил от Купревича взгляд. Возможно, он бы и спиной повернулся, но кресло было тяжелым, а сил не осталось.
– Я все время думаю, – заговорил Купревич медленно и внятно, тщательно выверяя каждое слово. Он хотел, чтобы до Баснера, наконец, дошло. – Я все время думаю о том, почему это произошло именно с нами, почему именно сейчас, почему мы оказались в одном самолете, рядом, почему одни. Почему одинаково помним, какой Ада была в детстве – до знакомства с… со мной… и с вами… и видимо, с этим… Шаулем. Почему с этого момента наши воспоминания расходятся. Почему о смерти Ады мы узнали одновременно. И почему, наконец, Ада умерла? У нее в детстве были проблемы с сердцем, но потом она чувствовала себя прекрасно. Я говорил с ней за сутки до… Вы тоже. И вдруг.
– Инфаркт, – пробормотал Баснер, заворожено глядя в потолок, будто все, что говорил Купревич, отражалось на белом экране. Фильм памяти, озвученный безумным ведущим. – Если бы врачи подозревали что-то криминальное…
– Конечно, – согласился Купревич. – Назначили бы вскрытие.
Он произнес это слово так быстро, как мог. Сглотнув, продолжил:
– Врач связался бы с полицией. Ничего этого не было.