Что скрылось во тьме? Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 16 - стр. 30

Он тряхнул головой, отгоняя ненужные сейчас мысли. Гранты, расчеты, доказательства, статьи, доклады… Когда-нибудь он, возможно, вернется к этому, а как жить сейчас? Съездить на кладбище, попрощаться с Адой и улететь домой? Забыть о том, что здесь произошло, как о страшном сне? Жить воспоминаниями? Рассматривать фотографии, перечитывать письма? Не думать о том, что в Тель-Авиве живет некий Шауль Узиэль, от которого у Ады был ребенок, проживший полтора года? Не думать о том, что в Нью-Йорке живет некий Баснер, с которым Ада… Он даже не может сказать, что Ада ему изменяла! Конечно, нет. Никогда.

Подумав о Баснере, он тут же и увидел его. Сердце пропустило удар, неприятное ощущение, будто падаешь в бездну. Баснер стоял у стойки администратора и о чем-то с ним говорил.

Купревич повернул кресло так, чтобы Баснер не мог его увидеть, но теперь и он не видел Баснера. Что, если тот поднялся наверх и ждет его в холле на этаже? Мимо не проскочишь, лифт выходит как раз в холл. Говорить с Баснером он сейчас не хотел. Может, и не захочет никогда. Не хотел о нем слышать, не хотел видеть…

Надо.

Он подумал, что сейчас, всего два дня спустя после смерти Ады (ощущение, что прошел год!) и меньше суток после похорон, он, наконец, примирился с новым своим состоянием. Не бьется в истерике, не сидит, тупо глядя в стену, не глотает слезы, не переворачивает мысленно страницы их совместной жизни, их любви, дней, ночей, восходов и закатов, согласий и размолвок, нежности и отстраненности. Все осталось в нем и никуда не исчезнет – то есть исчезнет, конечно, когда он, как Ада, станет… чем? Он не верил в Бога, в жизнь после смерти, посмертное воссоединение душ, но предполагал, что в бесконечном разнообразии миров есть бесконечное число таких, где Ада не умерла, где она и в Израиль не уезжала, где все у них хорошо, где они проживут еще много лет в любви и согласии и умрут в один день.

Эта мысль нравилась ему, когда он размышлял о многомировой интерпретации квантовой физики, сидя за компьютером в своем кабинете в своем доме на Бертон-авеню, а Ада в гостиной смотрела телевизор и время от времени заглядывала, тихо приоткрывая дверь: ждала, когда он закончит стучать по клавишам, обернется и скажет: «Ада, родная, как я проголодался, дай я тебя поцелую!» Говорил он обычно первую половину фразы, а вторая становилась действием прежде, чем он успевал ее произнести.

Сейчас мысль о том, что где-то Ада жива – с ним, только с ним, – не согревала, сознание отталкивало ее, а бессознательное в нем пугалось и пряталось в зарослях реальности.

– Я искал вас, – произнес знакомый голос, и Баснер склонился над креслом, пытаясь встретиться с Купревичом взглядами. Зачем? Не нужно, не трогай мой панцирь!

– Я собирался вас найти, – произнес голос в голове Купревича. Оказалось, не только в голове: он сказал это вслух, хотя и не собирался. Как и искать Баснера.

Баснер придвинул соседнее кресло (жаль, что оно оказалось не занято).

– Правда собирались?

Купревич пожал плечами.

– Вы сидите лицом к улице, – сказал он. – Посмотрите, может, увидите. Напротив, в кафе. Столик у окна.

– И что?

– Двое за столиком. Если, конечно, видно. Стекло может отсвечивать.

– Никого там нет. А в чем дело?

– Ни в чем, – буркнул Купревич. Нет – и хорошо.