Что-нибудь эдакое. Летняя гроза. Задохнуться можно. Дядя Фред весенней порой (сборник) - стр. 31

– Вот так они дерутся, – сообщил Эш своей соседке и добавил, обращаясь к мисс Твемлоу: – Я рассказывал мисс Уиллоуби о лондонских котах.

Секунды три его репутация раскачивалась над бездной. Никто не знал, смешно это или вульгарно; а хуже вульгарности для старших слуг нет ничего.

Наконец мисс Уиллоуби закинула изящную головку и звонко засмеялась. Расколдованные слуги засмеялись все разом. Они хохотали. Они кричали: «Бис!» Они восхищались. Они, но не дворецкий. Он был глубоко шокирован. Ему казалось, что этот Марсон поистине забылся.

Обед кончился, слуги направились к домоправительнице. Джоан подошла к Эшу.

– Спасибо, мистер Марсон, – сказала она. – Как вы рисковали! Вы стали их любимцем, но могли бы стать изгоем. Дворецкий недоволен.

– Да, кажется. Сейчас я это улажу.

Джоан еще понизила голос:

– Знаете, этот гад говорил правду. Фредди писал мне письма. Конечно, я их выбросила.

– Как же вы решились приехать сюда?

– Я его не видела, он только писал. На станции он очень удивился, но Эйлин, наверное, сказала, что моя фамилия Симеон.

– Джадсон говорит, что он мучается. Успокойте его.

– Джадсон ошибся. Ко мне приходил от Фредди жуткий, жирный тип, и я ему сказала, что писем давно нет.

– Очень хорошо.

Они вошли в комнату. Бидж стоял у камина, и Эш направился к нему. Трудился он долго и только при слове «музей» вышел из транса. Музеем он гордился. Мало того – год назад приезжал репортер одной газеты, который начал статью словами: «Под эгидой мистера Биджа, моего любезного чичероне, я посетил музей графа Эмсворта…» Бидж хранил вырезку в особом ящике стола.

Почти смягчившись, он сообщил, что мистер Питерc подарил его светлости скарабея, судя по словам мистера Бакстера – исключительно ценного.

– Мистер Бидж, – сказал Эш, – не могли бы вы показать мне этот замечательный музей?

– С превеликим удовольствием, – отвечал дворецкий.

Руперт Бакстер, неутомимый секретарь лорда Эмсворта, принадлежал к тем людям, которые всех подозревают не в чем-то определенном, а вообще, на всякий случай. Он вечно рыскал, как, если верить гимну, рыскали некогда мидяне. От обитателей замка это не укрылось. Граф говорил: «Бакстер… э… очень усердный человек»; Фредди сетовал: «Куда ни пойди, наткнешься на этого чертова Бакстера»; слуги, наделенные тем даром точной характеристики, который отличает незнатных англичан, называли его Пронырой.

Войдя в музей, дворецкий и Эш застали там бдительного секретаря.

– Я не знал, что вы здесь, сэр, – сказал Бидж, – иначе я бы не осмелился прийти. Этот молодой человек выразил желание осмотреть экспонаты, и я взял на себя смелость его сопровождать.

– Заходите, Бидж, заходите, – сказал Бакстер. – Да, Бидж!

– В чем дело, сэр?

Бакстер отвел его подальше, в холл.

– Бидж, – спросил он, – кто это?

– Лакей мистера Питерса, сэр.

– Лакей мистера Питерса?

– Да, сэр.

– Он давно у него?

Бидж понизил голос:

– Только что поступил, сэр. Это его первое место. Его манеры удивляют меня, сэр. Не хотел бы никого обижать, но, мне кажется, надо бы проинформировать мистера Питерса… Быть может, он введен в заблуждение. Как вы считаете, сэр?

– А… что?

– Надо ли проинформировать мистера Питерса?

– Нет-нет. Мистер Питерc сам разберется.

– Не хотел бы вмешиваться не в свое дело, сэр, но…

– Я думаю, мистер Питерc все про него знает. А вот скажите, Бидж, кто предложил пойти в музей, вы или он?