Чрезвычайные происшествия на советском флоте - стр. 46

За свое попустительство, за свои ошибки офицеры-перегрузчики заплатили самой страшной ценой – собственной жизнью. О мертвых – либо хорошее, либо ничего.

За несколько минут до взрыва врио командира плавмастерской капитан 3-го ранга Сторчак спустился в подпалубные помещения проверить, как идет большая субботняя приборка – время подходило к обеду. Именно там – в низах ПМ-133 – он и услышал роковой взрыв. Плавмастерскую резко качнуло и так накренило, что у многих мелькнула мысль, что крен превысил угол заката. Но плавмастерская все-таки вернулась на ровный киль, а потом покатилась на другой борт. По натянутым нервам резанул трезвон аварийной тревоги. Капитан 3-го ранга Сторчак выскочил на палубу. Первое, что он увидел – клубы черного дыма, валившие из огненного кратера за рубкой атомарины – оттуда, где только что стоял домик «Зима», где работали люди. Длинные нити черной копоти медленно кружились в воздухе. Матрос-узбек, вцепившийся в леер, испуганно кричал, глядя на палубу: «Ноўга! Ноўга!» Сторчак перехватил его взгляд и увидел чью-то оторванную окровавленную ногу. Повсюду валялись куски решетки ядерного реактора, и только теперь стало ясно, что произошел тепловой взрыв, а значит, из разверстого чрева подраненной лодки бьют смертельные лучи немереной радиации.

Сторчак принял на себя командование пунктом перегрузки. Он бросился на ГКП – главный командный пост – и тут же получил доклад от начальника службы радиационной безопасности лейтенанта Молчанова, что все измерительные приборы зашкаливают. Только потом, спустя несколько суток удалось установить мощность дозы излучения во время взрыва по золотому кольцу, снятому с руки одного из погибших офицеров. Исследование показало, что в момент взрыва излучение достигло 90 тысяч рентген в час.

В довершение ко всему из отсека-хранилища ТВЭЛов огорошили сообщением о сквозной пробоине борта плавмастерской. Пробоину нанес острый рваный край развороченного корпуса атомарины, но, по счастью, выше ватерлинии. Сторчак еще не успел отдать никаких приказаний, но командир трюмно-котельной группы старший лейтенант Сергей Ильюхин, повинуясь сигналу «Аварийная тревога», уже бросил своих бойцов на тушение пожара, полыхавшего в реакторном отсеке злосчастной атомарины. Пенные струи били в огнедышащий зев, не принося особого результата. Пожар в отсеке бушевал неукротимо.

В распоряжении Сторчака находились четыре офицера, два мичмана и шестьдесят матросов. Он прекрасно понимал, что со стороны аварийного отсека идет жесткое радиоактивное излучение. В эти гибельные минуты он сумел поберечь молодых матросов от воздействия радиации. Отправил двадцать пять перегрузчиков на берег. Опыта борьбы за живучесть у них было маловато и особого толку от их присутствия на плавмастерской не было. Поняли ли они, что командир ПМ-133 спас не только их, но и их будущих детей, их будущие семьи от генетических уродств, от неизлечимых болезней? Возможно, с годами и поняли, а кое-кто даже выбрал капитана 3-го ранга Валерия Сторчака в заочные крестные отцы своих детей. Но тогда об этом никто не думал. Оставшихся матросов Сторчак распределил по сменам, которые возглавили старший лейтенант Сергей Ильюхин и мичманы Евгений Ларионов и Юрий Кужельный. Всего на несколько минут вбегали моряки в опасную зону, из стволов ранцевых пенометов они били в жерло огненной топки, в которую превратился шестой отсек К-431, пытаясь сбить пламя, лишить его кислорода. Но пена вскоре кончилась, и горящий отсек пришлось заливать через гидранты забортной водой. Пока одни глушили огонь, другие собирали с залитой кровью палубы куски тел, складывали их в прорезиненные мешки. Когда кончалось отмеренное Сторчаком время безопасного пребывания в зоне облучения, моряки быстро менялись, и те, кто получил очередную дозу, бежали укрываться в относительно безопасное место – в кормовой трюм за цистерну пресной воды. Там же аварийщиков переодевали в чистые робы, благо на плавмастерской был некий запас рабочей одежды.