Чинители. Вокзал, которого нет - стр. 4
– Хотели про Изнанку, будет вам про Изнанку, – сказала мама, раздавая нам с Максом по иголке и катушке. Мне досталась с красными нитками, а Максу с белыми. – Вы же помните, что наш мир и мир Изнанки скрепляются швами, как части рубашки или брюк. Есть люди, которые следят за состоянием швов, чтобы те не разрывались или не распадались.
– А что будет, если они все разорвутся? – спросил Макс.
– Дыра будет, вот что. И она обязательно расползётся во все стороны, и мы из этого мира посыплемся на Изнанку, как горох. Ну или наоборот, обитатели того мира попадают нам на головы. – Мама помолчала, задумавшись. – Честно говоря, никто не знает наверняка, потому что этого нельзя допускать. Понимаешь, если вещь рвётся основательно, то её выкидывают. Мы ведь не хотим, чтобы наш мир выкинули.
– Куда?
– Куда-нибудь. На окраину Вселенной. Так вот. Чтобы этого не случилось, прохудившиеся швы скрепляют обратно при помощи вот этих ниток и иголок. Это специальная профессия, очень почитаемая с обеих сторон наших миров.
– И ты у нас крутая швея? – догадался я.
– Можно сказать и так.
Она показала нам, как вставлять нитки в иголки и завязывать прочные мелкие узелки. Нить на ощупь была обычная, такими пуговицы пришивают. Убедившись, что мы справились, мама забрала у нас иглы, а потом подошла к нашему столу у окна, на котором ещё вчера валялись всевозможные школьные тетради, раскраски, цветные карандаши, солдатики, деревянные паровозики и много чего ещё. Я заметил, что всё это убрано. Мама как-то незаметно успела подготовиться. Хотя дети обычно и не замечают, как мамы наводят порядок везде и всюду. Она раздвинула шторы. За окном жарило солнце, непривычное для осеннего Петербурга, по ясному голубому небу плыли редкие облака.
Я знал, что что-то произойдёт. Я внутренне готовился и даже успел подумать о папе, который снова всё пропустил (в прошлый раз он тоже некстати уехал на срочное совещание).
Но я точно не ожидал того, что случилось в следующую минуту.
Мама вынула из кармана серебристую монетку, взяла её за ребро и воткнула в воздух напротив окна, чуть выше головы. Да-да, именно в воздух, будто там стоял невидимый автомат с игрушками с прорезью для мелочи.
Легким движением руки мама опустила монетку сверху вниз, создав в воздухе тёмный вертикальный разрез. Он дрожал и переливался. Я отчётливо видел трепещущие края, состоящие из множества мелких, переплетённых между собой нитей. Это был шов.
Макс удивлённо охнул. Мама же, ухватившись за разрыв нитей, раздвинула их в стороны. Раздался сухой потусторонний треск, шов разошёлся ещё сильнее – от пола до потолка. Исчезли окно, наш стол и часть книжного шкафа. Пропала люстра.
На той стороне шва я увидел низкое небо, будто кто-то закрасил его чернилами и натолкал от горизонта до горизонта грязной ваты. Вдаль простиралась белая заснеженная равнина без домов и деревьев. Мир там погрузился в зиму и темень. В этой темени отчётливо выделялись на снегу две серебристые полосы, тянущиеся к нашему разрыву. Макс сообразил первым.
– Это рельсы! – вскрикнул он. – Настоящие рельсы!
Макс бы, не раздумывая, шагнул в эту зиму и темноту, но мама его удержала.
– Нам лучше отойти в сторону, – сказала она и отвела Макса и меня к нашей двухъярусной кровати.
В этот момент я понял, что рельсы вибрируют. Вообще всё вокруг начало медленно вибрировать. Зазвенела чайная ложка в чашке на краю стола. Задрожала Максимова игрушечная железная дорога. Задребезжал ноутбук на тумбочке. Я вглядывался в темноту, уже понимая, чего ожидать.