Четыре жезла Паолы - стр. 37
– Вот.
Гидеон ухмыльнулся криво, кивнул Паоле:
– Садись, поедим.
От горячего Паола наконец-то согрелась. Теперь ее начало неудержимо клонить в сон.
– Где лечь можно, хозяйка? – спросил Гидеон.
– А где хотите.
Рыцарь пожал плечами, кивнул Паоле на лавку, а сам, завернувшись в плащ, устроился на полу поперек дверей. Паола свой плащ предпочла расстелить на лавке вместо матраса и подушки. Легла, свернулась калачиком, укрывшись собственным крылом и жалея, что нельзя натянуть его на макушку, как одеяло. Заснула – как в черную яму провалилась. Но и во сне ей чудилось тихое пение…
Утро не прибавило хозяйкам хижины гостеприимства. Бабка зыркала волчицей, девчонка смотрела, как на пустое место. Паола охнула, потянувшись: за ночь тело застыло, занемело. Очаг остыл, и не похоже было, что бабка кинется его раздувать ради гостей. В щели под потолком свистел ветер.
Гидеон ухмыльнулся, хрустнул суставами, разминая пальцы. Кивнул Паоле:
– Пойдем. Спасибо, хозяйки, за приют.
Когда хижина осталась далеко за спиной, хмыкнул:
– Можно спрятаться от мира, но вряд ли у них получится не пустить к себе войну. Лучше бы к людям шли.
Паола покачала головой, но спорить не стала.
До самых снегов больше им жилья не попадалось. Неприветливые здесь были места, холодные, глухие. Казалось, все живое бежит отсюда. Только выл в корявых ветвях стылый ветер, а ночами ему вторили волки. Странные, слишком уж умные волки, опасающиеся нападать на двух явно не беспомощных путников, но не упускающие их из вида, провожающие, следящие издали. Словно ждущие чего-то.
Паола научилась разводить костер, спать на земле, вовремя замечать низко нависшие ветви: пробирались звериными тропами, не везде позволяющими идти в полный рост. Не научилась только не слышать этот вой. Он вяз в ушах, завораживал, грозил, а иногда слышалась в нем колыбельная давешней девчонки: ой, споет метель, как в ночи темным-темно… Тогда ночь подступала ближе, и даже костер не мог разогнать стынь.
К границе подошли под вечер. Выбрались из леса, и Паола замерла, забыв дышать, не в силах впустить в себя новое, невиданное прежде: огромную, чистую, сверкающую острыми звездными искрами белизну. Бесконечную, до горизонта, до неба; и даже само небо над нею утратило синеву Жизни, поблекло, затянулось белесой дымкой. Как в зеркале, подумала Паола; впрочем, мысль мелькнула мимолетно и тут же забылась, оставив лишь удивление.
– Плохо, – тихо сказал Гидеон, – тропу замело. Надо к лесу пробираться.
– А есть тут лес-то? Как вообще деревья расти могут в этом… – Паола наклонилась, осторожно дотронулась до белого… «снег», подсказала себе. Снег уколол пальцы хрустким холодом – совсем не сильным, терпимым. Может, не так уж тут будет и страшно?
– Растут как-то. – Гидеон пожал плечами. – Вон он, лес.
Паола прищурилась, заслонила глаза ладонью: белизна мешала разглядеть, на что показывает рыцарь. Показалось, и правда темнеет что-то вдали.
– Давай вернемся, – предложил вдруг Гидеон. – Туда дойти до темноты не успеем, не в снегу же спать.
В покинутом ими зеленом сосняке, где-то совсем близко, переливчато завыл волчий вожак. Ему ответило слаженное торжествующее многоголосье. Девушка вздрогнула. Послышалось: только вернитесь, ждем…
– Нет, пойдем лучше. Возвращаться – не к добру.