Честь дороже славы - стр. 29

Только в начале марта добралась Донская конвойная команда до Москвы, отмахав по зимним путям-перепутьям тысячу верст. Вел ее боевой полковник Василий Петрович Орлов. Под началом его было пять офицеров, в их числе Леонтий Ремезов, шестьдесят пять казаков и несколько денщиков. На каждого будущего конвойца приходилось по две лошади, итого набралось их полторы сотни. Благодаря расторопности, а зачастую и самоуправству поручика Матзянина, отвечавшего за продовольственное и кормовое обеспечение, придворная команда останавливалась вблизи придорожных трактиров, в деревнях, в помещичьих усадьбах. Казенного овса и сена, выделяемого по нормам кавалерийских полков, почти на всем пути следования не хватало. Измученные долгим переходом по глубокому снегу лошади исхудали донельзя и приняли такой жалкий вид, что Орлов неподалеку от Тулы решился на длительный постой в имении помещика Сиволапова. На счастье, хозяин разрешил разместить лошадей в старом огромном овине, а казаков расселил по избам. Для офицеров отведен был отдельный флигель.

В первый же вечер, как только донцы расквартировались, Сиволапов пригласил офицеров к себе на ужин. К столу были поданы жареные утки в особом соусе, зайчатина, осетринка, а к сему выставлена и бутылочная батарея. Наголодавшиеся гости принялись за трапезу с превеликим рвением. Сам хозяин, породистый, усатый великан с тяжелым и дерзким взглядом, взявший манеру держаться с соседями и с заезжими людьми запанибрата, наблюдал за донцами с усмешкой и движением головы давал знак лакеям расторопно наполнять чарки крепким мадьярским хересом. А гостечки, по всему, этому были весьма рады и не чинились, пили с нескрываемым удовольствием. Между тем с каждым тостом языки у пирующих развязывались. Сиволапов, любитель интриг, предпочитавший поить других, а сам вкушающий из бокала компот, стал допускать в разговоре вольности, желая подурачить постояльцев.

– Почто же вы, донские казаки, не поддержали своего земляка, Емельку Пугача? – вдруг спросил повеселевший помещик. – Он, подлец, намеревался всех нас, и дворян, и военных, и прочие сословия, перекрестить в казаки. То-то бы для вас волюшка была! – глядя на Орлова, вел крамольную речь бывший драгунский капитан. – Я с вашим братом, донцом, многажды в баталиях участвовал. В Семилетнюю войну вместе Берлин брали! И повсюду ухарству дивился! А вы не токмо бунтаря не поддержали, но сами же его и сцапали!

– Ты, барин, непонятное гутаришь, – с недоумением ответствовал есаул Баранов, первый помощник командира отряда. – Мы матушке-царице присягали и свои душеньки за дела ее кладем. А Емельку я на войне с пруссаками встревал. Вор он и шельма ишо та! Ничтожная шкура! Как же с ним в кумпании состоять?

– Самозванец, как в манифесте государыни сказано, безвинных людей казнил, имения жег да грабил. Аль мы похожи на таких? – с укоризной спросил Орлов, статный красавец с проседью в бороде и волосах. – Знать, и вызвали нас в Москву из-за особого Ея Императорского Величества к донцам уважения.

Сиволапов хитровато усмехнулся:

– Вашего брата в один артикул не уложишь! Одним словом – вольные люди, казаки. А у казака в чистом поле – три воли… Ну, да бес с ним. Есть у меня в припасе хохлячья горилка, полтавский купчишка на днях заезжал. Есть желание отведать?