Чертовка против Мажора - стр. 11
– Извиняться не буду, ты сам налетел на меня.
Я улыбаюсь. Кровожадно. На ее тонкой шее ещё нет галстука — значит точно новенькая. Ненавижу новеньких. По большей части потому что каждый раз приходится объяснять все по-новой.
– Позволь тебе кое-что прояснить, – резко хватаю ее за плечо, проталкивая в сторону колонн у входа. Поднос из дырявых рук девчонки окончательно вываливается, оставляя ее без завтрака. Но ничего, сама виновата.
– Эй, культяпки свои убр…
– Тебе слово не давали, – брезгливо заявляю, чувствуя руками как напряглось тело девчонки. Собирается отбиваться? Смелое решение, но бесполезное. – Ты вообще знаешь, кто я?
– Очередной напомаженный говнюк? – лицо брюнетки искажается в гримасе злости. Тонкий вздернутый носик нелепо морщится. – Или, может быть, внебрачный сын сутулой собаки?
Дерзит? Мне? Это она зря. Последний, кто общался со мной так нагло, месяц пролежал на больничной койке.
Я сильнее сжимаю ее плечи, чуть встряхивая девчонку, отчего ее голова, как болванка, ударяется затылком о каменную поверхность.
– Да не знаю я, кто ты! – шипит, вероятно, от боли она. Глубокие карие глаза метают искры, а уста вновь растягиваются в бесячей улыбке. – И мне абсолютно пле-вать.
– Решила бросить мне вызов? – вопрошаю я насмешливо, переходя на притворно ласковый тон. Рука сама тянется к ее голове. И вот в них уже вороная прядка волос, которую я без зазрения совести пропускаю между пальцами, чуть оттягивая. Словно проверяя на гладкость. – А не боишься, что твои прекрасные куцые локоны, скажем, сгорят до самых корней, оставляя прекрасный ожог на твоей черепушке? Кстати, увлекаешься шрамированием?
– Руки от моих волос убрал! Иначе я…
– Тише, новенькая, – я не даю девчонке договорить, оставляя ее прическу в покое и прикладывая палец к мягким очаровательным губам. И почему они идут в комплекте с дрянным языком? – Не нужно говорить того, о чем обязательно пожалеешь.
До слуха доносится суета, гомон, какие-то возгласы. Кажется, мы привлекли слишком много внимания. Никто бы из наших ни за что не посмел нарушать воспитательный процесс моего авторства. Никто, кроме…
– Да кто, мать его, ты такой, чтобы указывать мне? – чуть ли не рычит на меня новенькая, не замечая того, как градус напряжения в столовой повышается.
– Ярослав Громов! – восклик классухи совпадает с появлением обещающей все муки ада улыбки на моей лице. – А ну отошёл от… Градовой! Здесь тебе не ночной клуб, чтобы зажимать девчонок по углам.
– Ну что вы, Оксана Олеговна, – отзываюсь с ленцой в голосе, оставляя в покое застывшую в растерянности нахалку. – Разве я бы позарился на такое… ничтожество. Ещё удивимся, недалекая.
Последние слова адресовываю брюнетке исключительно ради того, чтобы не расслаблялась раньше времени. А следом разворачиваюсь на пятках и покидаю столовую. Один фиг — аппетит испорчен. Да и одежду нужно сменить.
Пока иду, никак не могу выбросить образ мелкой нахалки из головы. Что-то в ней… определенно бесило меня до красной пелены перед глазами. Дерзость? Неоправданная смелость? А, может, долбаная привычка кусать губы? Ладно — не знает, кто я. Но кто она-то вообще?
К счастью по пути в комнату мне попадаются пацаны, спешащие на оставшееся время завтрака. Не долго думая, я подаю знак Алексу, чтобы тот притормозил.