Чертовидцы, или Кошмары Брянской области - стр. 6

Загремели первые аккорды песни «Хочу перемен» группы «Кино», разносясь далеко по парковке и отражаясь от домов Богучарской.

Булат взобрался на крышу продукта японского автопрома, перехватил косу на манер гитары и «заиграл» на ней. Трупы облепили машину. Их руки заскользили по штанинам наглеца, пачкая их землей и мазками формалина.

Раздался харизматичный голос Цоя, и молодой человек влетел в толпу покойников. Добро пожаловать в промышленный усекатель конечностей имени Булата! Костяная нарезала, крошила и укорачивала.

На лицо подпевавшего сотрудника бюро брызнуло вонючим черным чаем.

Из окон полицейского управления и квартир соседних домов полились восторженные вопли. Сердца вновь принялись толкать по венам надежду и лошадиные дозы никотина. Громче всех кричал, конечно же, Питонин. В основном чтобы не вздумали стрелять и накрывали на стол. Ему-де дорогого гостя принять надо.

За те минуты, что играла песня, Булат расправился с неупокоенными.

Двери полицейского управления распахнулись.

Булат пристроил Костяную на плечи, закинул на нее руки и вошел с таким довольным видом, будто он только что выкосил мозолившую глаза лужайку на заднем дворе, а не расчленял мертвецов. Во взглядах полицейских и горожан читалось вдумчивое изумление. Борода. Волосы в крови. Желтые глаза, будто волк в сумерках затаился.

А потом все зашептались.

– Святой Флорентий, говорили же, помер он! – воскликнул мужик с бельмом на правом глазу.

– Сам ты «помер». Похищали его! Вот прозондировали и вернули.

Но последующая фраза перекрыла все домыслы козырем идиотизма.

– А я слышал, он Пампушку Всевластия нашел, – вставил субтильный очкарик, прибежавший из дома вместе с кошкой. – На член надеть надел, а снять не сумел. Так и ходил – очарованный бубликом.

Все замолкли, внезапно осознав, что такой бред мог изречь только настоящий кретин. Очкарик покраснел.

Булат вздохнул:

– Я был в коме.

– В республике? – с осторожностью уточнил Бельмоглазый.

– Издеваетесь? В настоящей.

Растолкав всех, к Булату пробрался Питонин. Сорокадвухлетний коренастый полицейский, как всегда, с раздражением сопел. За вечно красным лицом, казалось, зрел оглушающий крик. Он напоминал безбородого злобного гнома, узнавшего о неверности супруги, пока он, бедолага, надрывался где-то в копях и рудниках.

Питонин какое-то время изучал Булата, а потом заключил в медвежьи объятия:

– Вопрос на пятнадцать суток: выпьешь?

– А то! – Булат рассмеялся. Он только сейчас ощутил, что чертовски проголодался. – Заодно и болты поболтаем.

– Чего?

– Поговорим.

– А.

Под шушуканье за спиной они поднялись на третий этаж, миновали бежевый коридор со стульями и засаленными следами на стенах, оставшимися от постоянного отирания теми, кому сидеть совсем не хотелось (во всех смыслах), и вошли в последний кабинет.

Внутри, обхаживая один из рабочих столов, хлопотала полненькая блондинка-лейтенант. Она как раз заканчивала вытряхивать из упаковки нарезанный черный хлеб, подвигая его стопкой к нехитрой закуске: перловой каше, соленьям, крупной колбасной нарезке и прочему, что могла предложить скорая рука, недавно державшая оружие. Сквозь приоткрытое окно врывался зловонный ветерок. Под ногами скрипели гильзы.

Питонин с недовольством махнул в сторону девушки:

– Лаванда.

– Горная? – Булату совершенно некстати вспомнилась песня