Черный штрафбат - стр. 17
Заседание военного трибунала 45-й стрелковой дивизии проходило в частично сохранившемся актовом зале районного дома культуры. Без всякой помпезности – стол, покрытый зеленым сукном, трое членов военного трибунала с равнодушными лицами – перед каждым стопка дел в новеньких картонных папках (дела рассматривали так быстро, что папки не успевали помяться). Напротив – подсудимый, за спиной двое надутых охранников. Дела решали поточным методом – без задержек и утомительных доследований. Полчаса на каждого обвиняемого. «Очередники» поджимали. У судей масса работы – военный трибунал при дивизии имеет право выносить приговоры всем военнослужащим вплоть до командира роты. В ушах звенело, и плохо доходило, что вообще происходит. «Военный трибунал рассматривает дело в составе трех постоянных членов – майора Рябинина, майора Долгопрудова и члена военного совета 45-й дивизии подполковника Проничева. Слушается дело сержанта Зорина Алексея Петровича, обвиняющегося в нанесении тяжелых увечий заместителю начальника оперативной части разведотдела дивизии майору Глахотному…»
И все по накатанной колее. Разъяснить обвиняемому сущность обвинений. Выяснить его отношение к совершенному преступлению. Выслушать показания подсудимого и его последнее слово. Посовещаться, написать приговор, объявить во всеуслышание…
– Зорин Алексей Петрович, по совокупности предъявленных вам обвинений, учитывая тяжесть содеянного и обстоятельства военного времени, вы лишаетесь воинского звания сержант, полученных наград и приговариваетесь к высшей мере социальной защиты – расстрелу. Приговор трибунала окончательный и кассационному обжалованию не подлежит. Приговор вступает в законную силу с момента его провозглашения и немедленно приводится в исполнение. Зорин Алексей Петрович, вам понятен смысл судебного постановления?
В ушах звенело все громче, насыщеннее. Он надеялся, что не сильно изменился в лице. Хотя какая теперь разница? Даже кивнул – так точно, товарищ подполковник. Автоматчики повели его из зала – ноги шли, он мог дышать, хотя и не сказать, что полной грудью. А за спиной звучало:
– Слушается дело капитана интендантской службы Муромова Олега Борисовича, обвиняемого в растрате вверенного ему имущества…
А вот немедленно привести в исполнение не вышло. Решили, видимо, дождаться окончания рабочего дня, чтобы всех разом, и не гонять ради каждого подонка расстрельную команду. Его втолкнули в подвал под районным очагом культуры, где под мутной лампочкой в пыльном помещении обретались несколько таких же несчастных. Истерично хихикал чубатый паренек – погоны ему отрывали буквально с мясом, воровато косил по сторонам. Вроде затихал, а через несколько мгновений снова начинал хихикать. Сновал челноком туда-сюда и не смотрел на окружающих мрачный мужчина с офицерской осанкой. Полноватый дядька в выцветшей гимнастерке, немного похожий на покойного Цыгайло, сидел в углу на коленях и тихо молился – осенял себя щепотью, шептал что-то невразумительное.
– Нет, ты скажи, это поможет? – приставал к нему белобрысый, смертельно бледный солдатик – видимо, дезертир (а может, в бою ошалел от воя снарядов, да не в ту сторону побежал). – А что будет, если я тоже помолюсь? Ну, ты скажи, что будет? Ну, будь человеком, скажи… Я же в Бога никогда не верил, ни одной молитвы не знаю, в нашей деревне и церкви-то не было, но если надо, я поверю… Обойдется тогда, скажи?.. – Не дождавшись ответа, он затравленно смотрел на присутствующих. – Мужики, а как это, кто-нибудь знает? Пальнут по нам – а что дальше-то с нами будет? Мы где-нибудь окажемся, нет?.. Ну, там, в раю или еще где-нибудь…